Но не успел он сделать и трех шагов, как ему на плечо легла ладонь Шарма.
— Я просто валял дурака, Венделл. Это была шутка. Отдай мне меч.
— О! — сказала Энн. — Совсем не смешно.
Венделл неохотно вернул меч:
— Так я и знал. Вы никогда мне ничего не позволяете!
— Извини, Венделл. Может быть, в следующий раз, а?
— Вы всегда так говорите.
— Э-эй, — сказал принц, наклонился в Венделлу и конфиденциально прошептал: — Я просто хотел произвести впечатление на эту девочку. Иначе я бы позволил тебе сразить его. Нет, правда. Я серьезно.
Венделл покосился на Энн:
— Понятно. Я понесу ваш меч до залы.
Шарм покачал головой:
— Ты останешься тут.
Венделл был до того поражен, что онемел. А когда вновь обрел дар речи, то захлебнулся от негодования.
— Ты бросаешь меня тут с ДЕВЧОНКАМИ!
— Прошу у тебя прощения, — сказала Энн.
— Всего с одной. Я хочу, чтобы ты остался здесь и защищал ее. Ну послушай, Венделл, ты ведь знаешь, как ведут себя драконы с девушками!
— Угу. Ну ладно.
— Договорились. Ты держишь оборону здесь, а я сражу эту скотину и вернусь через несколько минут. А потом, думается, можно будет и перекусить.
Шарм подмигнул Энн, хлопнул Венделла по плечу и уверенной походкой направился к двери. Но тут его догнала Энн, встала перед ним и внезапно крепко его обняла. Захваченный врасплох Шарм сжал ее в объятиях.
— Береги себя! — шепнула она.
— Непременно.
— Д-е-е-е-рь… — буркнул Венделл.
Шарм услышал, как они задвинули задвижку, и зашагал в банкетный зал. Дракон все еще спал на груде костей.
Широко известно, что многие животные, когда спят, выглядят совсем беспомощными, и это придает им симпатичнейшую безобидность. Огромный свирепый гризли, свернувшийся на солнцепеке, может показаться таким же привлекательным и игривым, как коккер-спаниель; самый беспощадный воин-садист, задремав, обретает сходство с невинным младенцем; даже гады вроде жаб и змей приобретают какую-то подкупающую игрушечность.
Но к драконам это не относится.
Зеленошипный дракон — не самый крупный и не самый опасный в сравнении с другими подвидами, но в его облике есть та особая омерзительность, какой может похвастаться только барракуда да некоторые портовые крысы. А этот дракон выглядел даже омерзительнее большинства своих собратьев. В отвислой нижней челюсти торчал внушительный ряд острых искривленных зубов, а вокруг глаз виднелись шрамы — возможно, память о хищном звере, которого он выгнал из норы. По его спине ползали клещи, а если кому-нибудь приспичило бы взглянуть на него поближе, так наверняка обнаружились бы блохи и кровососущая мошка. Чешуи были грязными и тусклыми, однако мышцы под ними выглядели литыми, а когти, как и зубы, были острее бритвы. Он свернулся кренделем, положив нос на хвост, а из уголка его пасти свисала струйка слюны.
