Епископ разглядывал рисунок монаха.
— Волк, да? У всех нас, кто служит Богу, случаются озарения, и здесь вдохновение явно посетило тебя. А проповеди ты сам писать не пробовал?
Элвин залился румянцем.
— Нет, ваша светлость. У меня нет такого таланта, как у вас.
Проповеди Вульфстана в аббатстве святого Эйдана отличались мощью и лиризмом, и Элвин подозревал, что бывший аббат и на новом посту продолжает писательскую деятельность.
— Не уверен, — ответил Вульфстан. — Но, как я уже сказал, давай пока что это отложим. Выйдем-ка в сад.
Элвин покорно последовал за бывшим аббатом, спрятав свою бесполезную левую руку в складках рясы. Он сжал ее кисть здоровой правой рукой, рассеянно потирая большим пальцем. Левая рука не была мертвой — на ней росли ногти, которые нужно было остригать, она чувствовала тепло, как любая живая плоть. Впрочем, уже в который раз с горечью подумал юноша, она все равно что мертвая, толку-то от нее никакого. Хорошо, что он живет в аббатстве и мало кто видит его уродство; хорошо, что у монашеской рясы такие широкие рукава.
Давно наступившая весна не принесла с собой зеленеющего цветения прошлых лет. Иссушенная солнцем земля потрескалась и, изогнутая подобно черепице, ломалась в тех местах, куда ступали ноги Элвина и Вульфстана в кожаной обувке; жухлые редкие травинки рассыпались в прах. Горячий ветер, касающийся чисто выбритых щек Элвина, нес в себе угрозу грядущего парящего лета.
— Вижу, и здесь то же самое, — мрачно проговорил Вульфстан, нагнувшись и осторожно прикасаясь сильными пальцами к хрупким листкам зверобоя.
Элвин кивнул, не спуская глаз с бывшего аббата. Выглядит постаревшим, решил юноша. Видимо, нелегко пришлось аббату за полтора года, с тех пор как он уехал, чтобы получить сан епископа Лондонского. Элвин помнил Вульфстана высоким, стройным мужчиной. Сейчас, значительно сбросив вес, он казался еще выше. Монашеская ряса, такое же темно-коричневое одеяние с вшитым капюшоном, какое носили все бенедиктинцы, висело на нем, как если бы было на несколько размеров больше, чем полагалось. Волосы вокруг тонзуры стали совсем седыми. Взгляд голубых глаз, однако, оставался таким же пронзительным, как и прежде, и, хотя черты лица заострились, губы не забыли, как улыбаться.
Чувствуя на себе взгляд молодого монаха, Вульфстан скривил рот в знакомой усмешке, и в его глазах замерцали озорные огоньки.
— Полагаешь, сан епископа — слишком тяжелая ноша для меня? — подмигнул он Элвину.
