— Ой, — воскликнул он, —
пардону прошу, пардону! Это я, я нюх потерял! Заперевоплощался! Нижайше прошу
прощения, товарищ Арфа. И ты, товарищ Магда, прости. Я ж к вам из старинного
водевиля явился, даже костюмчик не сменил. А там сплошь сударыни и ни одного
товарища. Зарапортовался. Ах, вы так побледнели, щас я водички!.. О, как я вас
понимаю! Однако и вы хороши. Чего это вы так за добро-то вскинулись? Ладно бы
кто. Я, кажется, о последовательности говорил. А где же она, ваша
последовательность? Я вижу, что недоумение не сходит с ваших высокоученых лиц.
А где же твердость позиции, почтеннейшие мои исторички-педагогички?
— Да что вы говорите
такое? — наконец возмущенно выговорила Магда Осиповна. — Мы детей для того и
воспитываем, чтобы они добрыми становились! Ну, это... ну, а как же! — И она
поглядела на товарища Арфу, ища поддержки, но та со смесью какого-то
ошеломления и испуганного восхищения взирала на массовика-затейника и, похоже,
даже не слышала обращения к ней Магды Осиповны.
— Что вы их, детей то
бишь, воспитываете, эту байку вы кому-нибудь другому расскажите, не мне, —
серьезно и даже чуть насупившись, сказал гость. — Мне это неинтересно совсем. Я
понимаю, я в курсе, что вы строите Светлый Мир, и я ли против этого! Но мир
этот есть — бу-ду-щее. А в настоящем времени, пусть оно и не кинжальное уже,
ведь корчевать надо. Корчевать! Всякое эдакое: пережиточки там
дворянско-буржуйные и вообще. Корчевка — вот ведь ваше строительство. Разве вы
разрушили уже весь мир до основания? Разве нет оскала классового врага?
Бошки-то рвать ужель уже некому? Разве все буржуйские бошки уже оторваны? А кто
ж, простите меня, их рвать будет? Добренькие, что ли, да жалостливые? Кто есть
выкорчевщик-строитель? Одержимые! Причем же тут доброта и милосердие? Оно,
конечно, сказать-то про них можно. Вскользь. Не скажешь — не подмажешь, не
подмажешь — не поедешь... Но и понимать же надо, что это лишь слова. А кому ж
это понимать, как не вам, дражайшие мои педагогички-исторички? Слово — словом,
а дело... дело-то — делом. И делателями могут быть только одержимые. О, я вижу,
ты меня понимаешь, товарищ Арфа. Старая гвардия всегда в строю. Так я вам
сейчас продемонстрирую. Как это кого? Человека освободившегося. Выпускничок он
нашей академии. Да он всегда со мной, он чует, когда я его вызываю. Прошу! —
Массовик-затейник сделал широкий жест в сторону двери. И из-за двери появился
мальчик. Мальчик как мальчик, только с недетски надменным и насмешливым
взглядом. Губы массовика-затейника растянулись в радостной улыбке:
