— Я не боюсь твоих
угроз, пусть хоть долбанет.
«Остановись...» — и
массовик-затейник выбросил вперед руки, как бы защищаясь от удара. Но Андреева
рука уже выводила в воздухе широкое крестное знамение. Страшной судорогой вдруг
искорежилось лицо свободного обвинителя. Он как-то неуклюже вертанулся на
месте, смешно размахивая руками, будто за воздух цеплялся.
— Терпеть не могу
поповщины! — зазвенел его тенор мгновением позже, но еще несколько секунд вид у
него был, как после нокаута. Соратники молча и ошарашенно наблюдали непонятную
сцену. И тут поднялась Арфа Иудовна. Места для почетных гостей, где она
главенствовала, были уже заняты, почетные гости вошли раньше всех, даже раньше
адвоката. Заведующий РОНО, присутствовавший в их числе, мрачно и пытливо
буравил взглядом Андрея.
Заведующий РОНО с
прохладцей, если не сказать более, относился к затее Арфы Иудовны, и дал
согласие на спектакль только под напором обаяния массовика-затейника. Ведь
ежели что, отвечать-то за все ему. А это «ежели что» реально проглядывалось,
судя по началу. Заведующий сейчас вполне уверился, как был прав в своем
убеждении, что ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах учащимся нельзя
давать свободы высказываний, а тем более свободы действия в таком
непредсказуемом мероприятии, уж коли это мероприятие разрешено. Поднявшаяся же
Арфа Иудовна заявила решительно и грозно:
— Теперь я протестую,
молодой человек, недозволенными приемами пользуетесь! Нам, воинственным
безбожникам революционного поколения, противны, ненавистны такие жесты! Да,
ненавистны! Этим вы оскорбляете нас. Если б вы меня перекрестили, то это для
меня было бы хуже, чем если б ударили. Прошу вас вести себя в рамках и
пользоваться при защите тем, чем и должен пользоваться человек разумный —
речью, словом. Если же слов у вас не хватает, то лучше честно признайте свое
поражение!
Андрей медленно поднялся
со своего места, видно было, что в нем шла внутренняя борьба. Исподлобья глядя
на почетных гостей, он сказал:
— Согласен пользоваться
только словом. Но протест отклоняю как необоснованный.
И, заглушая зашумевший
недовольно зал, почти закричал:
— Я не оскорблял вас!
Крестное знамение не может оскорбить человека, оно бесу страшно, а не
человеку... И вот он бес! Перед вами! Его шибает от крестного знамения!
Щепотка, — Андрей держал перед своими глазами три прижатых друг к другу пальца,
— три пальца — символ триединства Бога — Отца, Сына и Святого Духа; и простое
движение в воздухе!.. этого символа страшится могущественный враг рода
человеческого! И все это явлено перед вами. Я чувствую, ребята, и чутье мое
верно, прям... не знаю, как сказать, но вы не просто так сейчас здесь — Господь
вас собрал, чтоб прозрели вы, не для дурацкого суда над Христом вы здесь, а для
суда над своим неверием. Я сейчас это ясно понял. И вы поймите. Вдумайтесь,
всмотритесь. Даже тех обкромсанных обрывков из Слова Божия, что прочли вы в
дурацких богоборческих брошюрках, достаточно ведь, чтобы почувствовать —
Евангелие не может быть придумано людьми, это слово Самого Бога.
