— Я знаю, что я первый,
но при чем здесь эти старухи? Не понимаю, что ты в них нашел? Они сдохнут
скоро, зачем на них силы тратить?
— Спокойно, товарищи
ветераны. — Массовик-затейник сверхчарующе улыбался. — Отделяйте в его речах
грубость от зерен истины. Да и грубость его — не грубость вовсе, это очищенное
от условностей чистое мышление. А ты, дружок, не спеши их хоронить, они, может,
тебя переживут. Да эти, как ты их называешь, старухи, сто очков вперед дадут
твоим ровесникам! Ты просто забыл себя недавнего.
— Да, забыл. Ты сам мне
говорил, что я все забуду. У мышления, очищенного от Богоприсутствия, нет
прошлого. Только будущее, наше будущее, имеет смысл.
От того, как мальчик
произнес «наше», у товарища Магды холодочек по позвоночнику прошелся.
— Но — история?! —
воскликнула она, одновременно обращаясь и к массовику- затейнику, — ведь
прошлое — это наша история! И историей, нашей историей, — она так же
значительно выделила слово «нашей», — мы вдохновляем наших учеников. Наши
ревтрадиции...
— Да цыц ты, несносная
старуха, — перебил мальчик. Товарищ Магда замерла с открытым ртом. — Твоя
разлюбезная тебе история — вреднейшая из всех придумок жалкого, сокрушенного
Богоприсутствием мышления, которое и мышлением-то назвать нельзя. Описание
прошлого... А что если кто-то опишет его иначе? Что если твои ревтрадиции, то,
чем ты сейчас себе подобных болванов вдохновляешь, представятся этим болванам
совсем по-другому, чем всем вам, болванам, хочется? И если аргументов и ума у
того описателя будет побольше, чем у вас? У очищенного же от Богоприсутствия
разума есть только высшие понятия и высшая логика — плод этих понятий. Эти
высшие понятия существуют сами по себе, вне связи с чем бы то ни было, они
самодостаточны, у них нет дальней памяти, он несокрушимы ничем извне... У меня
нет имени... Про имя это я так... Если я приму решение грохнуть тебя по башке —
я грохну, ничто не воспрепятствует моему решению, только моя смерть. Не трусь,
пока я такого решения не принял. В людях рассеяно Богоприсутствие — мой враг,
мой единственный враг. Откуда оно взялось, я не знаю, вот он знает, он все
знает. Но мне неинтересно, откуда оно взялось, моя цель — его уничтожить.
Только это имеет смысл, только для этого рожден человек. Мое существование
оправдано только существованием Богоприсутствия. Его уничтожение — вот
всемирная цель мирового разума, также рассеянного в людях. Тот, кто вне этой
цели, подлежит уничтожению. Кто не хочет убивать его у других, подлежит
уничтожению, кто не хочет убивать его у себя — подлежит уничтожению. Пока я не
знаю, как убить Богоприсутствие, не убив его носителя. Может быть, он научит. Я
не верю ему, что кто-то будет еще, кроме меня, с убитым Богоприсутствием. Я —
один. И я должен остаться один. Я — цель существования всего. Если уничтожат
меня, уничтожится и мир, ибо исчезнет его целесообразность. Уничтожение я бы
начал с вас, но он против — и я подчиняюсь, он обещал меня еще чему-то научить.
Посмотрим. Я кончил. Пока я все сказал и ухожу. Прошу тебя, не удерживай меня,
ибо мое присутствие о здесь нецелесообразно.
