: он был освещен лучиком, исходящим от необыкновенного лика в
рамке. И она взяла и подала его хирургу. Всё, что затем требовал хирург,
мгновенно освещалось тем же лучиком, и Эммочка тут же соображала, что именно
надо подавать. Первоначальная ошарашенность от явления лучика прошла, а
пытаться соображать, что бы это значило, было некогда, скорость подачи
инструментов требовала только одного: не зевать и успевать за лучиком. А
пинцет, которым из тела мальчишечки хирург извлек пулю, оказался в ее руках и
вовсе невероятным образом: он был подан ей... рукой, на которую опиралось
изображение лученосного лика. Рука, вдруг став выпуклой, отделилась от стены,
взяла нужный пинцет (а их там было штук двадцать, и все разные), и через
мгновение он был в руке у ошеломленной Эммочки, а одарившая рука со стены уже
слилась с ней и снова стала рисованной опорой лика. Эммочка была в ужасе и с
содроганием глядела на пинцет.
— Э! Чего застыла, давай
быстро! — услышала она грозный голос хирурга.
Но она продолжала
застыло созерцать пинцет. — Ну!..
Это «ну» хирург просто
рявкнул и тут же получил пинцет, которым и вынул пулю. Дальнейшее для юной
Эммочки проходило как в тумане. Когда в конце операции хирург буркнул ей:
«Зашивай!», ее охватила паника. Ну, понятное дело, она никогда не зашивала
раны, но главное — сейчас шила она, а водила ее пальцами вновь — рука со стены!
Когда она закончила,
хирург буркнул:
— Ну, всё, пойдем за
следующим, санитаров у нас с тобой в подмогу нету. Э!.. Да очнись ты! Ты чего
так смотришь?
Хирург повернул голову к
настенному изображению, куда был направлен взгляд юной Эммочки.
— Я первый раз в
жизни... — прошептала Эммочка. — Это всё она... они... Я вообще не медсестра...
я ничего не умею, только на себе таскать... даже перевязывать... это всё они...
— Это как же? — недоуменно
спросил хирург. Эммочка в ответ молчала... «Да было ли? Да не причудилось ли?
Да этого ж не может быть...»
Хирург хмыкнул, пожевал
губами, пожал плечами и подвел итог:
— Ну, ладно, скажи им
«спасибо» и давай работать. Получилось у тебя вполне профессионально. Я полегче
буду, буду всё объяснять.
— Спасибо, — тихо
произнесла Эммочка и перевела взгляд на открывшего глаза раненого. —
Мальчишечка совсем. Сколько же лет ему?
— Да ты тоже не бабушка.
И дай Бог тебе пережить всё это и бабушкой-таки стать. Давай работать!..
Пережила это время
Эмилия Васильевна, но бабушкой не стала. Как и мамой. Так уж сложилась жизнь.
Пулю с пинцетом она забрала себе и носила теперь с собой в запаянном
целлофановом пакетике. Военные вихри и всё последующее давно уже притупили остроту
того видения. Да и было ли оно? Давно уже она считает, что, скорей всего (а
крупица сомнения всё же есть) это она сама, своей вдруг мобилизованной волей
всё тогда сообразила и сделала. Хотя иногда приходила на ум мысль, что то ее
состояние потерянности и растерянности вряд ли могло мобилизовать волю, скорее
— наоборот. Когда же разглядывала пулю и пинцет, всегда вспоминала того
мальчишечку и уверена была, что сразу узнает его, несмотря на то, что, коли жив
он остался, то уже давно дедушка...
