— Что ж тебе дать взамен
такой драгоценности? Денег у меня нет, и кольца золотого нет, такого как ты за
него отдала, — и при этом я так зыркнул в сторону мошенника, что его зашатало.
Обычно они дурят клиента
с легкостью необыкновенной и совестью не мучаются. Но тут мне показалось даже,
что с помазанным маслом магазинным будто вошло в него что-то, необычное для
него самого вошло. Видно, столько необыкновенно искренней радости излучалось от
счастливой рабы Божией, что и мошенника проняло.
А она на меня чуть ли не
с кулаками — как посмел я ей про деньги говорить:
— А мужу моему,
покойнику, кольцо ни к чему, ему моя молитва надобна, а она, Слава Богу, не
иссякает. Память о нем не в кольце его, а в сыночке нашем, который исцелился
теперь, Николашеньке вот этому благодаря, — и она низко поклонилась мошеннику.
Когда она ушла, он
спросил не своим голосом:
— Чего делать-то теперь?
— Радуйся об исцеленном,
скорби о себе.
— Да выброси ты этот
флакон!
— Исцеляющую благодать
выбросить?! Было магазинное масло, да сплыло... А хочешь, поедем со мной к
одному человеку, два часа езды от Москвы. Старец иеромонах Порфирий, мой
духовник по большим вопросам. А тут вопрос тако-ой величины... В моей жизни
такого еще не было. Ты кольцо уже продал?
— Продал.
— Деньги потратил?
— Нет.
— С собой возьми.
Поехали мы. Вижу — а он
опять на попятную, опять на лице этакая вальяжность. Размышляет: «Да пронесло
же, да стоит ли ехать к какому-то попу...»
И говорю ему:
— Не уйдешь ты теперь по
молитвам за тебя рабы Божией, которая тебя благодетелем зовет. А ведь молится
она Николаю Угоднику, твоему покровителю. А от него еще никто не ушел. Доедем,
— говорю, — до старца, а там как Бог даст.
Проняло его, однако,
когда предстал перед иеромонахом Порфирием. У него и внешний вид ошеломляющий:
борода до пояса, глаза пронзающие — они и добрые, они и кровь выстуживающие,
дрожь наводящие. Да что мошеннику внешний вид! Но весь облик его не просто
доверие внушает, но как бы говорит: дитятко, с твоими грехами вместе ко Господу
пойдем, самые тяжелые я понесу. Как свои.
Нелегкая это была
исповедь, я ее издалека наблюдал. В голос, на весь храм рыдал бывший мошенник.
Много ведь там еще чего всплыло, он сам потом рассказывал. И присудил ему
старец Порфирий все деньги, что он от флакончиков нажил, нищим раздать. А
оказалось, что он на эти флакончики и прочее такое и квартиру себе купил, и
мебель, и на машину почти накопил.
Участвовал я в этой
распродаже. Помню кучу денег у себя на столе. Ни до, ни после не видал я
столько. И до чего же легко он их раздавал! Ой, Ваня! — спохватился вдруг
Игнатий Пудович. — А времени-то сколько!
