Все с сожалением
посмотрели на большие, в темной резной деревянной раме, часы и стали нехотя
вылезать из-за стола. Хозяева проводили ребят с учительницей до дверей и
распрощались до завтрашнего дня. На улице было безветренно, под ногами скрипел
снег, и задумчивая луна искоса поглядывала на молчаливых учеников и на их
классную, для которых сегодняшний день был таким долгим и насыщенным...
Ёлка из Звенящего Бора
Когда на следующий день
6-й «А» под предводительством своей классной явился к сторожке, их уже ждал там
Игнатий Пудович с улыбкой такой заразительной, что безотчетно заулыбались все.
— С Новым годом! —
улыбнулась Евдокия Николаевна. — А где же Ваня?
— А Ваня в храме, на
литургии. Сейчас и мы все туда пойдем. Важнее того, что сейчас происходит в
нашем храме и во всех других православных храмах, нет ничего на земле. А вы ж,
небось, и на Богослужении ни разу не были?
— Это точно, — громко
прозвучал позади шеренги ребят женский голос.
И все узнали этот голос
и разом обернулись на него. Перед ними стояла завуч Эмилия Васильевна. Первая
реакция шестиклассников — испуг: сейчас всем нагорит — вместо уроков в церковь
пошли! Но, видя, как улыбается их классная завучу, поняли, что не нагорит,
завуч пришла не разгон устраивать, а с тем же, что и они.
Игнатий Пудович всё с
той же улыбкой поклонился ей. И завуч сделала поклон в его сторону. Затем она
подошла к улыбающейся ей классной и сказала тихо:
— Слушай, Кларка, а ведь
я всю ночь не спала и сама не знаю почему.
Но всё это тихо
сказанное слышали все. Дело в том, что завуч не умела говорить тихо. Как она
сама про себя любила повторять: «Я вся слеплена из громкости!». И когда она это
произносила, то казалось, что «громкость» — это нечто живое и очень хотелось
узнать, из чего она слеплена. А слеплена она была в боях на фронте, где совсем
юная тогда Эммочка служила санитаркой, а там «только орать приходилось». Так
она сама определяла, откуда слепилась «громкость». И еще добавляла: «Это —
фронтовой подарочек». Таковых «подарочков» ей там было дарено еще два:
беспощадность к себе и другим за невыполнение приказа и одновременно —
великодушие к тем, кто не выполнив приказа, — не оправдывался. Сама никогда не
оправдывалась, за что начальство ее ценило всегда, и даже нынешняя директриса,
весьма прохладно, если не сказать больше, относившаяся к завучу, говорила, что
если бы не Эмка (так ее звали все за глаза), то школа давно бы превратилась из
кузницы грамотности в гнездо разбойников. Давно перешагнув пенсионный возраст,
Эмилия Васильевна говорила про себя так: «День моего ухода на пенсию будет
последним днем моей жизни». И никто не возражал в ответ, что слишком громко
сказано, ведь все знали, что слеплена она из громкости!
