— Эх, ну и ладно,
потащим пьянчужку этого в домашний вытрезвитель!
— Бабушка, ты сама
говорила, что обзываться нельзя!
— Ладно... — бабушка уже
тащила за руку мычащего дядю. — Давай! Шевелись, уродина!.. А ты, Тимоха, чего
встал? Сзади поднимай, со-вет-ник! Худой, а тяжелый... Тимоха, справа на себя
его тяни, а то завалит...
...Когда открыли дверь в
квартиру, сил удерживать дядю у бабушки уже не было, и он рухнул на пол.
Рухнул, правда, для себя удачно: на руки и на колени. Бабушка сокрушенно
покачала головой и начала раздеваться сама и раздевать внука. Дядя, меж тем,
оставаясь на коленях, сложил руки и в пол теперь упирался локтями и лбом. Глаза
его, как были, так и оставались закрытыми.
— Пусть так и лежит, не
будем трогать его, Тимоша.
— Пусть лежит, —
подтвердил Тимоша.
Бабушке было отчего-то
очень легко на душе, хотя очень тяжело рукам — такую тяжесть на себе волочь!
Теперь мысли ее вернулись к подаренной иконе. Самое почетное место в ее
однокомнатной квартире оказалось над кроваткой внука. И гвоздик там торчал, а у
иконки петелька имелась. Она повесила ее, вздохнула, на нее глядя, и
перекрестилась. Впервые в жизни. Взяла листочек с молитвами.
Думала быстро пробежать
глазами, но, неожиданно для самой себя, начала читать громко вслух:
— «О, премилосердная
Владычице! К Твоему заступлению ныне прибегаем... — голос у бабушки нарастал. —
Молений наших не презри... — бабушка запнулась и повторила страшным шепотом: —
Не презри!.. — и сразу опять почти закричала: — Услыши нас: жен, детей,
матерей!..» — и тут она уронила листок и разрыдалась.
Вдруг сзади послышался
непотребный рев. У бабушки враз оборвались рыдания, и она испуганно обернулась.
На нее смотрели бессмысленные и безумные открывшиеся дядины глаза. Рот его был
открыт, и того гляди, из него вновь исторгнется такой же жуткий рев. И тут
бабушка взяла бутылку со святой водой, откупорила ее и решительно пошла на
дядю. Встала над ним, остававшимся в такой же нелепой позе, и безо всяких
рыданий, громко, почти приказывающе произнесла:
— «О, премилосердная
Владычице! К Твоему заступлению ныне прибегаем. Молений наших не презри. Услыши
нас: жен, детей, матерей!..»
Дальше она не знала,
листок остался лежать у кроватки. Но она в этот момент была уверена, что того,
что она сейчас произнесла, было достаточно. И еще бабушка была уверена в том,
что Та, к Кому она обращалась, сейчас рядом и слышит ее. Бабушка наклонила
бутылку и вылила струю воды на голову дяди. Голова его дернулась, и он так
застонал, что бабушка отшатнулась. Теперь он именно застонал — жалобно, воюще,
и пополз вдруг вперед, так и оставаясь на карачках. А бабушка всё поливала и
поливала непрерывной струйкой его голову. Так и двигались они, а дядя при этом
движении непрерывно стонал.
