Обратно Карла и дети шли
вместе и молчали; каждый думал о своем.
Антон пытался
сообразить, что бы он делал, если бы вдруг точно узнал, что завтра умрет. Дума
его как-то не получалась, но он точно знал, что не будет конструировать ракету
для полета на Луну. Ему уже не хотелось избить старого врага своего, соседа
Ваську, да и слово «враг» как-то размылось.
Павел Фивейский
мечтательно представлял, какой эффект произвело бы среди его семьи (и Карла в
гостях!), если бы вдруг в окно влетел ворон и принес ему хлеб — и как бы
завидовали ему присутствующие. Но потом, сквозь мечтательность, он увидел, как
несется ему навстречу черная тройка, и сразу сгинуло мечтательное
представление; он услышал в вышине карканье ворон, которые отнюдь не собирались
нести ему хлеб.
Евдокия удивлялась тому,
почему раньше ей не нравилось такое звучное и красивое ее имя.
Карла глядела на своих
ребят и видела в них такую задумчивость, которой почти никогда не замечала от
своих слов. И знала она теперь, что нечего ей сейчас им сказать такого, что
запало бы им в душу. И еще решила завтра обязательно поставить свечу за упокой
своего дедушки. А Петюня думал о том, что надо было остаться и помочь
церковному сторожу сгребать снег...
Вернувшись домой, Клара
Карловна решила, что завтра возьмет да и поведет своих шестиклашек на этот
необычный старый Новый год, который и есть настоящий и единственный Новый год,
наступающий через неделю после Рождества Христова. Однако такое ее решение
могло оказаться открытым вызовом учебному процессу, поскольку каникулы
кончились. А завтра у Клары Карловны полный загруженный день — шесть уроков
(одна историчка на всю школу), и, уведя после урока своих шестиклашек на
праздник старого Нового года (да завуча инфаркт хватит!), она, ясное дело, все
остальные уроки сорвет. Остается одно — «заболеть», позвонить и сообщить об
этом завучу и взять с собой тех ребят, что были сегодня: Антона, Павла с братом
Петюшей и Евдокию. И Клара Карловна позвонила завучу.
Разговор длился почти
час, разговор тягостный, склочный, суть которого со стороны завуча сводилась к
тому, что учителя болеть не имеют права («Мертвая, но ползи на урок!..»), а со
стороны Клары Карловны к тому, что «А я все равно не приду!»
Переговоры кончились в
пользу Клары Карловны. И сразу на нее навалились очень невеселые мысли о своем
любимом предмете, о том, как поставлено в школе его преподавание, сколько раз
программа переставлялась с ног на голову и обратно. Вспомнились слова Вани
Собирателева о том, что в учебниках истории полно вранья, что было, увы,
правдой, только раньше врали об одном, а теперь о другом. И она позавидовала
учителю математики (тоже один на всю школу): дважды два всегда и везде четыре,
и в Москве, и в Африке, и на обоих полюсах. А в ее предмете широчайший простор
для поговорки: «Мели Емеля, твоя неделя».
