— Саша, материться надо
вслух, а когда устал — молиться нужно. С сегодняшнего дня я тебе разрешаю. Про
себя. И матерщину к молитве не примешивай. Ты хоть какую-нибудь молитву
помнишь?
Опять все душевные
внутренности в пятки устремились. До сегодняшнего дня помнить молитвы было
запрещено. Но соврать пронзающему взгляду было себе дороже.
— Одну всегда помнил,
Иосьсарионыч, коротенькую: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» Почему она в
мозги вклинилась, сам не знаю. В нашей деревне больше зубоскальством и водкой
баловались, чем молитвами. Собственно, один раз в жизни и произнес её как
молитву.
— Когда?
И выпалилось в ответ,
едва ли не с вызовом:
— 23 июня, когда связь с
фронтами кое-как наладили и сводки пошли одна страшней другой, а вы... у себя
заперлись.
Обмяк удавий взгляд, а
сам вновь заходил туда-сюда тихим медленным шагом.
— Читай пришпиленное
машинописное. С выражением. И не матерись про себя при чтении. Это отвлекает.
Секретарь Саша гмыкнул,
вгляделся в текст и выкрикнул громогласно:
— «В то мгновение, как
Государь появился на Кремлевском крыльце, буря восклицаний поднимается по всему
Кремлю...»
— Саша, с выражением,
это не значит орать.
Дальше Саша продолжал
обычным своим размеренным четким голосом и без выражения. А никакого выражения
и не требовалось:
— «... а бесчисленный
народ теснится на эспланаде. В то же время раздается могучий звон колокола
Вознесенья и всех колоколов Ивана Великого. А колокол Вознесенья отлит из
металлолома 1812 года. А там — Святая Москва с тысячами церквей, дворцов,
монастырей, с лазурными главами, медными спицами и золотыми куполами сияет как
фантастический мираж...» — тут многоточие Иосьсарионыч. «Ураган народного
энтузиазма едва не покрывает звон колоколов. Лицо Государя выражает
восторженную радость.
Во мне осталось два
впечатления. Первое — в Успенском Соборе, наблюдая Государя, стоящего перед
иконостасом. Его личность, Его окружение и вся декорация красноречиво выражали
самый принцип Самодержавия: от Господа Бога вручена Нам власть Царская над
народом нашим перед престолом Его. Мы дадим ответ за судьбы Державы
Российской...
Второе впечатление — от
неописуемого энтузиазма московского народа к своему Царю. Я не думал, что
монархическая иллюзия и императорский фетишизм имеют ещё столь глубокие корни в
душе мужика. Морис Палеолог. Август 1914 год». Всё, Иосьсарионыч. А кто этот
Палеолог?
— Посол Франции у нас
тогда.
Ходя тихим медленным
шагом туда-сюда, угрюмо думал:
