— Ой, Зелиг Менделевич,
вот этого я бы не сказал.
— А ты ничего не говори,
ты молчи, да слушай. Вот ты знаешь, на каком месте ты сидишь? Вот я и говорю,
про мелочи болтаешь, а важнейшего не знаешь! А место это называется святым. И
находиться на этом месте могут только дьяконы, священники и архиереи. Для
остальных это место — табу! О, даже ты дергаешься, сиди, как сидел. Что,
кстати, тот твой, который единственный неподписант, бывший поп полковой,
настоятель бывший этого храма, он тебе не говорил об этом? Ты же здесь его
допрашивал.
— Не-а, не говорил... не
помню, значит — не говорил. Он все стоял, крестился и на этого безглазого
Варлаама смотрел, да слезу пускал.
— Вот-вот, перед
безглазым слезу пускал. А когда ты его на третью степень мясникам своим
отправил, после того как смехоголос твой не подействовал?
— Кричал только, но не
слезинки.
— Да и кричал-то он
молитвы! Эх, молодежь!.. И ты уверен, что он расстрелян?
— Ну, увезли по
назначению, согласно приговору.
— В исполнение приведен?
— А это уже не ко мне.
— Я к тому, что по моему
приказу мои ревгусары его уже расстреливали в 17-м за монархическую агитацию:
портрет царя, уже отрекшегося, на пузе держал на улице. Не достреляли, портрет
пулю отвел. Вместе с портретом расстреливали, добить не получилось,
белогвардеец один вмешался. Но я этого уже не видел. Больны были расстрельной
лихорадкой... А надо не расстреливать было. Мучеников плодить нельзя. От них
полюшко-поле молитвенное образуется.
— Какое поле? — очень
недоуменно спрашивал Весельчак у шефа.
— А такое, от которого у
трудящихся вместо «даешь революцию» одна контрреволюция в голове. У тебя
Варлашка-оборвыш-босоножка хоть раз проходил по делу?
— Не-а.
— Потерял я Его, и за
делами призабыл. А таких забывать нельзя! Сидит, наверное. Найти надо.
— Ну, оборвыш, понятно,
а босоножка, это как?
— А так, что он круглый
год босиком ходит и любой мороз ему нипочем.
— А он что, колдун
тибетский или йог?
— Хуже, Весельчак, хуже,
он православный юродивый, а полюшко у него, ух!..
— Ну, услать его
куда-нибудь в Магадан.
— Хоть на Луну, не
поможет. Вот, нажрешься, надышишь тут, а я тебя ушлю, тебя нет, а перегар твой
на месте.
— Так что, это полюшко
вроде перегара?
— Вроде, только перегар
выветрится, а полюшко нет. И другое полюшко есть, оно вот на этом месте, где ты
сидишь. Они ведь храмы свои строили не на всяком месте, полюшко вот это
находили и тут алтарь и обозначали. И хоть всем говном мира его завали, оно
останется, и такие как Варлашка его чуют. Храм уничтожен полностью с
фундаментом, асфальт накатан. «Варлашенька, — говорю, — обозначь прутиком, где
алтарь был?» Обозначил. Сравниваю с планом, — с точностью до сантиметра!
