"А ведь не охмуряла
он, ох, не охмуряла!" – тюкнуло у Антоши где-то около затылка, он уже и не
различал взгляда Антония Римлянина от взгляда о. Антония. Они слились, они были
одно и то же и ему теперь казалось, что у Антония Римлянина был точно такой же
голос, как и у о. Антония. И почувствовалось тут Антоше, что ведь он, о.
Антоний, да просто забоится охмурять, даже если захочет, потому что (ну, а
вдруг!!!) ОНИ все-таки действительно здесь! И они, такие вот, какие нарисованы,
действительно последнее свое отдадут и не надо им ничего по дешевке. И если в
самом деле веришь, что вот у этого Вседержителя сила, способная оторвать от
скалы камень с человеком и перегнать его сюда – не станешь охмурять. Да и
попробуй охмури вон этого старика, воина днепровского – все зубы враз
потеряешь. И старухе его вонючей, воплощенной, здесь места нет. И здесь,
действительно, островок без вранья. Эти нарисованные врать не позволят.
– Ну, так что же тебя
все-таки привело сюда бегом? – услышал тут Антоша.
– За мной старуха ходит,
– не узнал Антоша своего голоса, – грязная, вонючая, не убежишь от нее, не
убьешь, говорит, что она – моя совесть... – и дальше Антоша рассказал все, что
с ним было.
– Вот ведь... вот это
оборот, вот это явление, – теперь и у о. Антония голоса не узнал Антоша. –
Представляю, каково тебе было. А ведь какая милость это, представляешь? Ты у
нас выходишь меченый Богом. Даже завидно.
– Вы это серьезно?
– А разве я похож на
шутника?
– Вот уж... век бы не
видать такой отметки. А милость-то Его это чем же я заслужил?
– Да судя по старухе,
как ты ее обрисовал, ничем. Да видно милость Он не по заслугам раздает.
– А как же?
– Да по милости, –
улыбнувшись, сказал о. Антоний. – А совесть, она брат, у всех почти такая, как
у тебя.
– И у вас?!
– Да у меня, наверное,
хуже.
– Не может быть.
– Очень даже может, –
вздохнул о. Антоний. – Мы ведь больше гадим в жизни, а потом, в лучшем случае,
нам бывает стыдно, а стыд – это ведь вовсе не раскаяние, он ведь даже может помешать
раскаянию, стыдно нам каяться, во как! – о. Антоний опустил голову и вздохнул
еще более горько. – Ну, а теперь, – вновь совсем близко привлек он к себе
Антошу, – слушай внимательно, отрок. Судя по тому, чему ты сподобился,
кончилось твое детство. Столь велико чудо, тебе посланное, столь же велико
должно быть и осознание твое, что ответ надо держать. Слукавишь, увильнешь –
лучше б тебе не рождаться вовсе, старуха вонючая сладким сахаром покажется...
