Перенесение на камне | страница 17



– Да-да, и на лампадки серебряные сами несут. Только не охмуренные они, наши несуны, а ве-ру-ю-щи-е! В Него вот, – снова простер руку о. Антоний в сторону Спаса Вседержителя. – Счастлив человек, в него верующий и эта вера только и есть настоящее счастье, никакого другого счастья нет в этом мире. Да и миру самому взяться неоткуда, как только быть Им созданному. Да и то, – откуда все взялось, вообще все мир наш, в котором мы живем?! Что? Само? – Рассмеялся о. Антоний так, что старухи, подсвешники протиравшие и пол мывшие, оставили работу и на него обернулись. – Это как же что-то само может получиться? Уроки у тебя сами учатся? Ну, да, глупость спорол, уроки ты давно уже не делаешь. А вот, лежит разобранный велосипед, на детали, вплоть до винтика. Когда эти винтики сами соберутся в велосипед?

– Как это? Когда я их соберу.

– Это не ответ. Ты не при чем.

– Как это? Ну... да никогда.

– Правильно! Только когда ты своей сторонней силой соберешь его, совершишь акт творения, будет велосипед. Несчастный велосипед без акта творения не получится, а тут целый мир, вселенная грандиозной сложности! Сама?! И это при полном отсутствии животворящей силы в мертвой материи?! Это я тебе о Боге, космическом Творце. А Он же еще и Бог-Отец. Вот, если ты откажешься от отца, ты просто подлец, но если ты скажешь, что отца у тебя не было вовсе, то ты явно ненормальный. Вот все неверующие, по большому счету, если хочешь, _ ненормальные подлецы. Да, если договаривать до конца, до логической точки, то именно так. А почему они живы, почему не карает? Ну, а как карает родной отец? – плеткой да увещеванием. А Отец Небесный до последнего вздоха несчастного ненормального подлеца ждет, ждет просветления души и очищения совести. И очень часто не дожидается...

Опять зашумело внутри Антоши, опять вспомнился умерший приятель.

– А все потому, что мир во зле лежит– так с печалью сказал Он в Евангелии. И в жизни всех, кто вне Христа, как бы внешне благополучно они не жили, обязательно– морду вынул– хвост увяз. И конец у них у всех страшен. А что после конца, то просто ужас. И вот он, Антоний Римлянин, приставлен к тебе при крещении, чтоб отколоть тебя от скалы из слипшихся в копошении ненормальных подлецов, и чтобы ты поплыл, наконец, в страну спасения. Глянь-ка снова в глаза ему, он ведь неотрывно в тебя смотрит.

– Вообще-то как живой смотрит, – пробормотал Антоша.

– А он и есть живой. Живее нас, коли в Царстве Небесном он. Оттуда ведь и смотрит. И то, если я гляжу на нарисованную доску и прошу у нее чего-то, говорю: помоги, то я или кретин полный, или... – о. Антоний снова взял Антошу за волосы, приблизил его лицо к своему и отчеканил проникновенно... – или это не доска! Или я с живым говорю! Да и то, если нет Царства Небесного, если не чувствуешь ты его в себе, – о. Антоний весьма больно ткнул Антошу в сердце, – то Он – Вседержитель– есть крупнейший за все времена обманщик, а книга Его – вреднейшая из всех книг, прости, Господи! – о. Антоний повернулся к лику Спаса и истово перекрестился. – Ибо если нет воздаяния, то и толковать не о чем, живи, как хочешь – бей, отнимай, обманывай. Но оно есть. Царство Небесное и книга Его – самая великая из всех книг, ее придумать нельзя. "Войну и мир" и любую другую, хоть какую разумную книгу придумать можно, а Евангелие – нельзя, оно могло быть только Богом дано, ибо там – благодать. Оно открывает нам в нас Царство Небесное, оно говорит, что в нас не только селезенка с желчью, но и – жизнь вечная.