Вздохнула Алешина мама,
не было у нее никакой такой мысли-рвения о сыне, ну, вспомнилось, в жизненной
текучке... Да и чего вспоминать-то, есть кому о нем в детсаде позаботиться,
есть кому там накормить, нос вытереть, в туалет сводить. А больше ничего не
нужно. И никакой мысли-заботы у Отца Небесного она не чувствовала.
– А вообще, – Богомолка
вдруг замолчала, сосредоточенно наморщив лоб, будто новую возникшую мысль
пыталась в слова оформить, – понимаешь, один человек, один из отцов – основателей
Церкви, звали его... зовут! Василием Великим, он сказал, что вера есть
обличение вещей невидимых, вот... а чем нам видеть вещи невидимые, а? А ведь
есть чем! Есть у нас третий глаз.
„Ну все, действительно
рехнулась с горя“, – сразу подумалось Алешиной маме.
– Не бойся, –
рассмеялась Богомолка, глядя на испуганное лицо Алешиной мамы, – я не
рехнулась, третий глаз – это то зрение, которое открывает нам Господь, по
нашему рвению, сами мы в себе его открыть не можем, то, как я вдруг посмотрела
на себя, на свою жизнь во время моего озарения... я смотрела третьим глазом. Он
открывается ненадолго, надолго не выдержим. И у каждого этот третий глаз свое
особое видит, только для него нужное.
Господь, даруя его,
решает, что нам нужно видеть, сами-то разве ж знаем, что нам нужно, разве ж
знаем, на что смотреть третьим глазом. И только его и надо просить в молитве...
требовать! Дай, Господи. Мы же все состоим из этого „дай“. Дай, дай, дай!
Только все не то „дай“ из нас прет... о многом печемся, о брюхе, да о кармане,
о многом печалимся, ай здоровье подводит, ай в кармане одни обломы, а одно
только нужно, ведь где сокровище наше, там и сердце наше...
– Так где оно
сокровище?! – вскричала вдруг Алешина мама. И глаза ее тоже кричали, но только
безмолвно: „Да надоела ты! Только не плети мне про небеса! Что за ними на
небеса лететь?!“ И наконец этот крик глаз вылетел-таки звучно осязаемо из ее
рта.
Вошла Язва. Рот ее
жевал, и из него несло совершенно невозможной вонью, некоей усредненной смесью
фенола, тухлых яиц и прокисшего пива.
– Об чем шумим,
девоньки? – Смачно чавкая, спросила Язва. – Я присоединяюсь, давайте вместе
нашумим.
– Не надо лететь на
небеса, – тихо сказала Богомолка, не замечая Язву, – не на чем тебе туда
лететь, никому из нас не на чем, прилетят за нами, когда нужно будет, коли
достойны будем, когда „дайкать“ о брюхе перестанем, ведь этим дайканьем своим,
понимаешь, – Богомолка вдруг страдальчески задумалась, ушла на мгновенье в себя
и даже перекрестилась (Язва ухмылисто гмыкнула и икнула), – ведь же сказано...
– Богомолка сокрушенно покачала головой, все еще не выходя „из себя“, мол,
впустую ведь говорю. – „Ищите прежде всего Царствия Божьего и правды Его и все
остальное прочее приложится вам...“ А мы?! В итоге и „прочего остального“ не
находим, не прикладывается!.. А уж про Царствие Божие и говорить нечего...
