Ремунда молча встает, кладет деньги на стойку, долгим взглядом смотрит на Калоуса — дескать, такого обращения с собой он не потерпит — и без слов направляется к дверям. Калоус удерживает его.
Калоус. Не сходи с ума, старик.
Ремунда. Пусти…
Калоус. Брось ты… и без тебя тошно.
Ремунда. Только тебе, да?
Калоус. Ну, ладно, не сердись!
Ремунда неуверенно возвращается.
Калоус. Сядь!
Ремунда не садится.
Калоус (усаживает его бережно, почти нежно). Дедка, старый ты мой, лысый…
Ремунда. Это звучит неплохо!
Калоус. По-твоему, выходит, я самый счастливый в районе? И всю жизнь мечтал с салфеткой бегать? (Протягивает обе ладони.) Гляди, видишь? Трясутся. (После паузы.) Сказать, кем я хотел быть? Зубным техником. Сказать, почему? Когда я повидал, сколько зубов повыбивали… там, знаешь… тогда я сказал себе: «Эмиль, если ты отсюда выберешься, стань зубным техником. И дела тебе хватит до самой смерти». Не взяли меня — руки трясутся.
Ремунда. Мало ли кто чего хочет!
Калоус. А может, лучше тому, кто ничего не хочет? Может, так, старик? Верно? Вот когда в мае здесь все цветет, и летают пчелы, и влюбленные держатся за руки, даже когда пьют лимонад, тогда я говорю себе: ничего, Эмиль, дышишь, и — слава богу!
Ремунда (вздохнув). Ну и дыши себе. А девушки у тебя все нет?
Калоус. Слушай, старик, сколько можно об этом? (Слышен шум подъезжающей машины.) Ну что бы я стал с ней здесь делать? (Калоус прислушивается к звукам на улице.) Кажется, машина?
Ремунда. Автобус? Вряд ли. (Смотрит на часы.) Для автобуса рановато.
Калоус выходит. Ремунда берет бутылку, из которой наливал Калоус, вынимает пробку, нюхает и, поколебавшись, отставляет в сторону. С улицы доносятся голоса Калоуса и Гупперта. Входит Калоус, он озабочен. Ремунда смотрит на него вопросительно.
Калоус. «Мерседес» пятьдесят девятого года.
Ремунда. Дипломатический?
Калоус. Нет, с заграничным номером.
Ремунда. Что-нибудь с машиной?
Калоус. Наверно. Он там возится с мотором, просит вызвать автомеханика.
Ремунда. Будет на пиво?
Калоус. Я не от всех беру.
Ремунда. Откуда он?
Калоус (заслышав шаги, прикладывает палец к губам, шепотом). От Аденауэра.
Входит человек с клетчатой сумкой. Лет пятидесяти, с проседью, в дорогом костюме. Старается быть незаметным, здоровается несколько смущенно, хочет казаться добродушным. Прежде чем остановиться у стойки, обходит весь ресторанчик, словно знакомясь с помещением. Приглядевшись, можно обнаружить в нем смесь любопытства, снисходительности и даже сентиментальности. Говорит на литературном чешском языке, но произношение сразу выдает немца, к тому же давно не говорившего по-чешски. Устало присаживается к стойке, берет пустую винную рюмку, рассматривает ее на свет — возможно, из педантизма, а возможно, потому, что он специалист по стеклу. Ремунда отходит к своему столику с видом человека, которого ничем не удивишь.
