– Господин Эстеффан, медик, – закончил процедуру Представления г-н Когль.
– Фельдшер и фармацевт, – уточнил г-н Эстеффан, почему-то горьковато усмехнувшись. Он был тогда романтически тощ, загадочен, непроницаем. Руки не подал, только поклонился, привстав, и вернул свой элегантный задик в плетеное кресло.
– Собравшиеся не прочь узнать, чем занимаетесь вы, господин Биллендон, – деликатно проговорил нотариус.
– Я механик, – сказал Биллендон.
– Превосходно! – воскликнул г-н Когль. – Тут призадумаешься, можно с небольшой натяжкой сказать, что ни один из вас не изменил наследственному промыслу. Это обещает нам успех, господа! – Он взял со стола серебряный колокольчик. – Собрание имеет еще одного участника, Он потомственный хлебопек, но служит в поварах, и жена его повариха, как вы сейчас убедитесь. Я рассудил, что первая наша встреча должна состояться за дружеским столом! – и он зазвонил.
Распахнулись обе створки высоких дверей, явился прыщавый молодец в тюрбане из полотенца, повязанный полотенцем же вокруг пояса, с подносами на растопыренных руках; следом выплыла сухопарая особа – кабы не предварительные объяснения г-на Когля, ее приняли бы за старшую сестрицу кулинара – и три сухопарые девицы в слишком коротких, детских еще платьицах, все с подносами…
– Садитесь, начнем, – сказал г-н Когль кулинару, – Доверьте остальное жене и дочерям.
Только одно из семи плетеных кресел, напоминаем, пустовало, но и против него на столе был поставлен прибор, резной деревянный ларец и запечатанный воском, покрытый плесенью, слегка отпотевший кувшинчик…
По общему мнению, обед удался на славу, но, кстати отметим, что в XX столетии указанная процедура вовсе не напоминала пиров более далеких наших предков, как ошибочно думают авторы иных исторических романов, вынуждая своих маклеров и коммивояжеров заглатывать ведрами брагу и пожирать испеченные целиком кабаньи туши. Ничего подобного давно уже не происходило, однако люди были вынуждены есть, и есть много, званый обед быт целым представлением не из коротких и зрелищем, на наш непривычный взгляд, не слишком-то приятным, так что избавим читателя от описания…
Присутствующие, желая, вероятно, угодить г-ну Кеглю, кто как умел, соблюдали тон церемонной любезности, также основательно подзабытый в описываемое время Застольные реплики мы потому опускаем, особого смысла в них нет. Поводом к общему разговору, из которого не осталось без последствий ни одно слово, служил незначительный эпизод собираясь поставить возле г-на Доремю чашку для полоскания рук, кулинарша внезапно окатила водой его брюки и краешек скатерти: ей почудилось, будто кто-то за нею следит поверх ограды.
