– Маша с тех пор… с той ночи… не произнесла ни одного внятного слова. Только мычание и улыбка эта дикая. И психиатрам ее показывали, и невропатологам, а толку-то? Кто-то говорит, отравление угарным газом. Гипоксия была. Другие утверждают, посттравматический синдром. Ничего нельзя сделать. Она же все понимает, Мик. С ней вполне можно объясниться. Только не говорит и вот, видишь, моет все. Ей все время вода мерещится. Точнее, ищет она воду везде.
– А хлорка почему? – я говорила шепотом, будто боялась потревожить находящуюся на другом конце отделения Маняшу.
– Да кто ж знает? Дедушка твой думает, что это она очищает все вокруг. И себя очищает. А там уж кто знает. – Полина помолчала, сделала глоток воды. – Мика, ты взрослая девушка уже. Знаю, что спросить хочешь. Я деда твоего боготворю. Только это не то, что ты думаешь. У них с бабушкой твоей такой союз – такие только ангелы благословляют. Никому не встать между ними.
– Да, Полина Петровна, я же…
– Мика, я ж не девочка, вижу по глазам, что ты думаешь. Дед, когда демобилизовался, взял нас с Маняшей с собой в Москву. В Подмосковье, в смысле. Я все равно там оставаться больше не хотела – все меня там угнетало. А Маняша, Машенька то есть – она вообще одна осталась. Дед с бабушкой забрали ее с собой. Дедушка твой испытывал страшное чувство вины. Все переживал, что не настоял на ремонте медсанчасти. И Маняшу он, конечно, бросить там, в гарнизоне, не мог. Чувствовал себя ответственным за нее.
Короче говоря, дедуля забрал ее с собой. Сначала она дома у них жила. Комнату он пытался ей пробить через исполком, да без толку. Прописывать же надо куда-то. Но дед твой, когда чего-то хочет, всегда добивается своего. Уж как ему это удалось, не знаю, а только оформили Маняшу дворником при больнице, и она получила служебную жилплощадь. Коморку рядом с лабораторией. Так что Маняша у нас – местный житель. Кстати, совершенно не помню, кто первый ее Маняшей назвал. Ласково так, как ребенка. Так и повелось. Ей тут хорошо, ее все любят. Мы-то…
– Полина, чего болтаешь попусту? – за дверью раздался дедов бас.
– Сейчас, сейчас, открываю, – засуетилась Полина Петровна. – А мы тут чаевничали и сплетничали по-девичьи. Да, Микочка?
– Вижу. – Дед мельком глянул на меня, усмехнулся. – Мика, собирайся. Домой пора. Полина, смену проверь и к Маняше загляни. И не засиживайся тут. Поздно уже. Мика! Через три минуты жду на улице.
– Все сделаю, не волнуйтесь, – пробормотала Полина, но дед ее уже не слышал.
