Сам изолятор соединялся с амбулаторным крылом не очень широким подземным переходом, по которому можно было провезти кровать-каталку, причем с боков еще оставалось место для двух стройных сестричек. «Плохие» мальчишки любили гонять в туннеле мяч. Топот ног, удары по мячу доносились до квартирки Дженни, расположенной в самой дальней части крыла. Ей тогда казалось, что лабораторные кролики, жившие в цокольном помещении, вырастали ночью до гигантских размеров и катали мусорные бачки, стараясь загнать их мордой как можно глубже под землю.
Когда Гарпу исполнилось пять лет, школьная публика стала замечать в нем некоторые странности. Что уж там необычного можно заметить в пятилетнем ребенке, сказать трудно. Правда, голова мальчика напоминала темную лоснящуюся голову тюленя, а глядя на его миниатюрное сложение, нельзя было не вспомнить давние разговоры о его наследственности. Нравом ребенок, судя по всему, пошел в мать; упорство сочеталось в нем с полным отсутствием сентиментальности, при этом он был словно все время настороже. Для пяти лет он был явно маловат, но в поведении и разговоре казался старше. От его невозмутимого спокойствия становилось немного не по себе. Коренастый, крепенький, он твердо стоял на земле и поражал тяжеловатым проворством барсука или енота. Матери других детей с тревогой отмечали, что мальчик может вскарабкаться куда угодно. Гарпу ничего не стоило взбежать на детскую горку, подтянуться на высоких кольцах, взобраться на верхние трибуны стадиона, на самые опасные деревья.
Однажды вечером после ужина Дженни вдруг хватилась сына. Гарпу разрешалось заходить в палаты, бегать по всему амбулаторному крылу и разговаривать с мальчишками. Она обычно звала его домой, сказав по селектору всего два слова: «Гарп, домой». Он прекрасно знал, что ему можно, а чего нельзя: например ни под каким видом нельзя заглядывать в палаты, где лежат заразные больные, и приставать к тем, кто себя плохо чувствует. Гарпа очень волновали спортивные травмы. Он любил рассматривать повязки и шины, по многу раз выслушивать истории пострадавших. Гарп был сыном своей матери, сестры милосердия по призванию; он целые дни проводил возле больных, выполнял разные просьбы, передавал записки, потихоньку приносил в палату съестное. И вот однажды вечером — ему тогда было пять лет — он не отозвался на обычное «Гарп, домой». Голос Дженни слышали в каждой палате, он разносился по всему больничному крылу, достигая и тех помещений, где появляться Гарпу было строжайше запрещено: лаборатории, операционной, рентгеновского кабинета. Дженни знала точно: если Гарп не откликается, значит, либо его нет в здании, либо с ним стряслась беда. Она спешно собрала поисковую партию из ходячих больных.
