Одна девица с прекрасным голосом и слухом вдруг ни с того ни с сего, в храме ли, в трапезной, застывала в неподвижности, черты лица, синея, заострялись, потом руки медленно, будто автоматически, приходили в движение, и она начинала сбрасывать с себя одежду; после припадка приходила в изнеможение, долго спала, а наутро ничего не помнила. Помимо болезни, которую считала последствием сглаза, она вела себя чрезвычайно требовательно, возражений не выносила и если подозревала насмешку, не медля набрасывалась с кулаками.
Помнится еще фигура: женщина за сорок, явилась к вратам обители поздней осенью, одетая как бомж, в черном от грязи сером плаще, утепленном с изнанки полиэтиленовой пленкой; конечно не хотели пускать, да ведь сердце не камень: «мне некуда идти», тихо сказала она, и матушка не устояла. Сначала старалась, соглашалась чистить картошку и даже ходила в храм, но постепенно отвоевала позицию болящей: бродила по окрестностям (искали, звали, беспокоились), часами простаивала, не меняя позы, где-нибудь на полянке или тропинке.
Как-то переполошились, обнаружив у нее огромный запас спичек; она часто просила бумагу, ручку, что-то сосредоточенно писала и потом так же напряженно читала … однажды подобрали оброненный ею листок: многоэтажные формулы, разрозненные цифры и буквы предварял заголовок: рецепт адского пламени[207]. На все вопросы она отвечала, вернее не отвечала, с царственным величием. Приглашали психиатра; он предлагал госпитализировать, но на вопрос о диагнозе пожимал плечами; в больницу ее отправили, преодолев активное сопротивление, только когда она совсем отказалась от пищи. Там ее успокоили и она, как случайно выяснилось, возвратилась в семью дочери, где жила прежде.
Третий случай являл несомненные признаки беснования: девушка с отвратительной яростью ополчалась на крест, иконы, не своим голосом изрыгала оскорбления и похабщину, глумилась над сестрами, понося их именно как невест Христовых; глаза ее полыхали огнем ненависти, это и внушало настоящий ужас. Священники служили молебны, остальные непрестанно и горячо молились; не подействовало… в сгустившемся воздухе витал никем не высказанный, но всех мучивший вопрос почему мы не смогли изгнать его?[208]. Так просили, так жаждали помочь страдалице, а Господь не услышал; почему? Ведь мы полагаем, и справедливо: те, кто неважно какими судьбами пришел в Церковь, должны непременно исправиться, исцелиться, преобразиться
