Да и пописывал Суворов с молодости… Еще в царствование Елизаветы Петровны он входил в первое отечественное Общество любителей русской словесности, где, будучи накоротке с Херасковым и Дмитриевым, частенько зачитывал свои опусы «под Сумарокова»…
Однако вернемся к распорядку…
В 8 утра полководец обедал и ложился спать. В 4 пополудни — вечерняя заря, после которой, напившись чаю («ужин отдай врагу» — тут не подкопаешься), отдавал приказания правителю канцелярии и в 10 снова отправлялся почивать. И ни о каких, заметьте, кукареканьях ни слова…
Может, лукавит адъютант, приукрашивает? Может. А может, как раз другие свидетели и преувеличили да наврали, и граф Суворов был не так уж простоват тире придурковат, как приучили нас думать его завистники?..
Не ценою же бесконечных проказ и пижонств умудрился он совершить настоящую революцию в военном деле и, пройдя весь путь от солдата лейб-гвардии Семеновского полка до князя-генералиссимуса, не проиграть ни одного сражения — первым прославив Россию как великую победоносную державу!
Среди его записей сыскалась и такая: «Если бы я был Юлий Цезарь, то назывался бы первым полководцем мира». Сын денщика Петра Великого он ни минуты не сомневался в своей уникальности всеисторического масштаба…
МЕЙЕРБЕР, напомним, был из чудо-детей и подобно Моцарту, сделался виртуозом к семи годам. А вскоре и изобильно сочинял — в основном фортепианные пьесы. Слышавшие их в исполнении подростка называли эти миниатюры неотразимыми. Изюминка же истории в том, что молодой гений ни за что не желал печатать их: панически боялся, что его идеями воспользуются другие сочинители. А позже, когда композиторская деятельность отвлекла Джакомо от инструмента, обнаружилось, что он перезабыл их — все до одной. Оказалось, что наш герой не только противился изданию своих юношеских опусов, но и, полагаясь на память, не удосужился записывать их. А память подвела. Отчего нам только и остается, что верить современникам на слово…
И еще: оперы Мейербер сочинял быстро. Но, едва окончив, тут же принимался переделывать — один кусок, другой, затем снова тот, уже правленый, и так без конца. И это был тот самый случай, о котором говорят «лучшее враг хорошего». В результате первоначальный и окончательный варианты одного и того же произведения не имели между собой практически ничего общего. Рассуждая бухгалтерски, таким подходом Мейербер неуклонно терял как минимум половину своей творческой прибыли. И где гарантия, что не лучшую? Практически же на каждую оперу у композитора уходило лет по десять. И это притом, что сочинял Мейербер, как сообщается, ВЕЗДЕ и ВСЕГДА. Впрочем, и тут не без оговорки: его творчество пробуждалось с особой силой при сверкании молний и раскатах грома, при завывании бури и любом другом смятении природы. В непогожие дни он отдавался творчеству без остатка. Знакомые Джакомо постепенно привыкли к мысли, что увидеть его при дурной погоде не удастся ни при каких обстоятельствах. Мейербера следовало подкарауливать лишь в солнечный день…
