Новым для ИФ 90-х стало широко распространившееся негативное отношение к основному потоку. И не только советскому по форме и духу, т. е. не только «секретарской литературе», художественному сервилизму и т. п., но также к тем новым веяниям, которые генетически связаны со слоями неофициальной, подпольной литературы, давшим впоследствии главную энергию для развития мэйнстрима после 1991 года.
ИФ принципиально прошла мимо концептуализма и всех связанных с ним линий постмодернистского пути развития российской литературы. Все это воспринималось как чужое, да и по сю пору так вопринимается. «Актуальная литература» не интересует в фантастике никого. Художественный аутизм, пустотничество еще могут восприниматься на периферии коллективного сознания фантастов как нечто приемлемое, необарокко и связанные с ним постмодернистские линии худо-бедно известны и даже задействованы. Но любая «заумь», любой перенос акцента с сути произведения на его комментирование или на формотворчество – одним словом, все, разрушающее диалог между автором и читателем, – отвергается. ИФ диалогична. И даже в самых причудливых текстах («Георгес» Покровского или «ProМетро» Овчинникова) она продолжает оставаться в достаточной степени диалогичной, хотя и становится неизмеримо сложнее хардкоровской фантастики.
Таким образом, современная ИФ на порядок более традиционна, чем современный основной поток русской литературы. Ее корни в большинстве случаев тянутся к до-постмодернистским этапам литературного процесса, а в чем-то и к до-модернистским.
Вместе с тем, приоритетность авторского мессэджа по отношению к сюжетным перипетиям и приключенческой составляющей сохранилась в 90-х целиком и полностью. Это совершенно естественно для ИФ, и это роднит ее с мэйнстримом.
Данному правилу покорны и те, кто вышел из врат 4-й волны, и те, кто пришел в фантастику позже.
Вот ветеран 4-й волны Эдуард Геворкян. Что у него на первом плане в произведениях 90-х?
Роман «Времена негодяев» и повесть «Путешествие к Северному пределу» связаны одним вторичным миром. Оба произведения имеют одинаковую геополитическую подкладку с романом «Темная гора». Во всех трех текстах автор – где жестче, где более гибко – подает читателю несколько концептов. Прежде всего, превосходство имперского государственного устройства над всеми прочими политическими схемами. Отсюда логически вытекает отрицание талассократических способов организации власти: Геворкян вычислил прочную связь между словами «Империя» и «хартленд». Он человек земли, а не воды, а потому безжалостно взламывает романтику морских приключений, заменяя ее реализмом домашнего уюта, семейного тепла.
