Человеческая природа и социальный порядок | страница 54



Очевидно тогда, что голос, выражение лица, жесты и т. п., которые позднее становятся средством личностных впечатлений и чувственной основой человеческой симпатии, поначалу привлекательны главным образом за их ощутимое разнообразие и живость, точно так же как и другие яркие, движущиеся, звучащие вещи, а понимание их приходит постепенно, благодаря совместной работе инстинкта и наблюдения. Это понимание есть не что иное, как развитие — в связи с такими чувственными опытами — системы представлений, которые мы ассоциируем с ними. Понимание сердитого взгляда, например, состоит в ожидании суровых слов или действий, в чувстве обиды или страха и т. д. Короче говоря, это наша целостная психологическая реакция на данный знак. Она может состоять частично из ответных состояний сознания, тех, которые, как мы полагаем, испытывает также и другой, но не сводится к ним. Переживания, наполняющие значением данный символ, обида или страх например, без сомнения, коренятся в инстинкте. Мы от рождения обладаем сырым материалом таких чувств. И именно в акте коммуникации, в социальных контактах того или иного вида этот материал разрастается, получает импульсы для дальнейшего определения, совершенствования и организации. Именно в общении с другими мы расширяем наш внутренний опыт. Другими словами, и в этом суть дела, личностная идея состоит изначально и во всем последующем развитии из чувственного элемента или символа, с которым связан более или менее сложный набор мыслей и чувств; все социальное по своему происхождению сформировано последовательностью коммуникаций.

О чем мы думаем, когда размышляем о каком-нибудь человеке? Не составляет ли ядро нашей мысли только что упомянутый образ, некий дух характерного выражения? Это может быть смутное воспоминание об очертаниях рта и глаз или о других чертах, выражающих позу, осанку или жест; или это может быть отзвуком некоего тона или модуляции голоса. Возможно, я не способен вызвать в памяти четкий облик моего лучшего друга, моей матери или моего ребенка, но я могу увидеть улыбку, движение глаз, манеру сидеть или стоять, смутные и мимолетные впечатления; я способен вспомнить те чувства и переживания, из которых в основном и состоят личные воспоминания. Наиболее подлинное в физическом облике — это не его высота или ширина, не форма носа или лба, не какая-либо другая сравнительно неподвижная часть лица, а нечто такое, что содержится в пластичных, выразительных чертах — именно они замечаются и запоминаются нами, потому что говорят то, что мы более всего хотим знать.