Но тогда встает вопрос: не заметят ли потомки в нашей собственной эпохе с высоты такой временной дистанции признаки ненормальной внушаемости? Не будут ли напряженная занятость материальным производством, спешка и суета наших городов, сведение потока жизни в единообразное русло ценой отказа от ее полноты, богатства и красоты казаться таким же сумасшествием, как и крестовые походы, или, может, даже худшим сумасшествием? Может ли что-либо служить более явным признаком легкого, но всеобщего умопомрачения, чем вид толпы на улицах Чикаго?
Свидетельством неосознанности специфики нашего времени служит тот факт, что люди, участвующие в важных переменах, чаще всего имеют лишь смутное представление об их значении. В истории искусства, наверное, не было эпохи, более блестящей и драматичной, чем внезапный взлет готической архитектуры в северной Франции. Сооружение церкви Сен-Дени в Париже стало ее кульминацией. Еще профессор С. Е. Нортон, говоря о воздвигшем ее аббате Сюжере и о его мемуаpax, писал: «Под его бдительным и разумным присмотром этот храм стал самым великолепным и интересным зданием столетия; но о чертах, которые придают ему особый интерес, которые ставят его в ряд важнейших памятников средневековой архитектуры, ни сам Сюжер, ни его биограф, ни кто-либо из современных авторов не сказали ни единого слова»[14]. Для Сюжера и его современников готика, скорее всего, была просто новым и более совершенным способом строительства церквей, вопросом техники, которым он мало интересовался, наблюдая лишь за правильностью выполнения проектных предписаний. Готический стиль создали художники и умельцы-ремесленники, по большей части оставшиеся безвестными, которые наслаждались своей работой, счастьем созидания, но не думали об исторической славе. То же самое, без сомнения, происходит и в наше время, и г-н Брайс с изумлением отмечает подобного рода неосознанность и равнодушие тех, кто основывал города на американском Западе, к тому факту, что они делали нечто значимое, что останется на века[15].
Я уже говорил, что деятельность воли отражает положение дел в обществе. Постоянное и напряженное применение воли предполагает сложность окружающей жизни, из которой исходят внушения, тогда как в сравнительно простом обществе выбор ограничен и жизнь носит довольно механический характер. Область выбора определяется именно разнообразием общественных отношений, или, что то же самое, многосторонним характером общественной организации; и, соответственно, сфера приложения воли имеет тенденцию к расширению по мере расширения и интенсификации жизни — что составляет столь очевидную черту современной истории. Такие изменения связаны с расширением и разветвлением коммуникации, создающей бесчисленные каналы, по которым конкурирующие внушения могут проникать в сознание. Мы все так же зависим от окружающей среды: жизнь — это всегда обмен и компромисс с окружающими условиями, но окружающая среда все более расширяется и в лице людей, одаренных богатым воображением, может охватывать практически любые идеи, порожденные прошлой или настоящей жизнью народа. Все это создает предпосылки для правильного выбора и развития личности, но в то же время и для разрушительных и дезориентирующих перегрузок. Мы все больше и больше нуждаемся в стабильности и стойком воздержании от чрезмерно избыточной информации, если хотим избежать умственного истощения и вырождения. Выбор — как река; он расширяется по мере хода истории, но всегда имеет берега; и чем шире он становится, тем больше людей тонут в нем. Он требует от пловца все больше и больше сил, и те характеры, которым недостает энергии и уверенности в своих силах, скорее всего пойдут ко дну.
