— Однако на пути к вашему браку и вправду немало препятствий. Прежде всего, госпожа Виви годится вам в дочери. Что она сама об этом думает?
Профессор заметно погрустнел.
— Не знаю. Сердце моей Беатриче для меня загадка почище тайны Фобоса[49].
— Ну что же, выходит, прямого отказа вы тоже не получили.
— Ах, на устах моей возлюбленной играет лишь улыбка Моны Лизы.
Профессор театрально возвел очи горе, словно играл в шекспировской драме. Следовало бы посочувствовать его наивности, но слишком уж комично он смотрелся. Похоже, вообразил себя престарелым Данте.
«Меня» так и подмывало уточнить, какую Мону Лизу он имел в виду: кисти да Винчи или Сальвадора Дали, но «Я» сдержался, сочтя, что это будет бестактностью.
Между тем сеанс психоанализа шел своим чередом. Мы с профессором достигли полного взаимопонимания и вовсю продвигались по намеченному плану. Главная сложность психотестов в том, что, столкнувшись с сопротивлением пациента, врач бессильно топчется на месте. А знаменитый ученый обладал открытой, в чем-то детской психикой.
«Я» следовал привычному порядку — тест тематической апперцепции, усовершенствованный тест Роршарха, тест свободных ассоциаций, электроэнцефалограмма, цветовой тест Люшера, тест незаконченных предложений — а сам никак не мог решить, стоит ли открыть ему тайну Виви. Тайну, известную «Мне» одному.
На Земле Виви попала в ужасную аварию. То, что вопреки всем прогнозам она осталась жива, — заслуга земных врачей, целиком заменивших ее внутренние органы механической копией. Виви об этом не сообщили. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы представить, что могло случиться с хрупкой молоденькой девушкой, страдающей тяжкой фобией, узнай она, что внутри у нее тикают механические внутренности.
«Я» сам узнал об этом из истории болезни, когда Виви обратилась ко «Мне» с тяжелым неврозом. В то время она, изящная юная красавица, уже несколько раз пыталась покончить с собой. «Мне» не составило большого труда разобраться с причинами этих приступов. Искусственные внутренности пациентки, что же еще. Если рассудок можно обмануть, то попытки провести подсознание обречены на провал. Природная склонность к саморазрушению, усиленная приказом, идущим из глубин бессознательного, привела в действие «принцип нирваны»[50].
Возможно, мой долг врача состоял в том, чтобы открыть ей всю правду. Но «Я» не решился. Уж слишком хрупким было ее сердце — сосуд филигранной работы с тончайшими стенками.
