Угнетенная чудовищностью того, что ей предстояло, Колби прятала взгляд, не зная, что Нэвил смотрит на нее новыми глазами. Неброская элегантность ее одеяния, стройная фигура, которая, казалось, плыла, опираясь на руку Мэйтлэнда, волновали его больше, чем он хотел.
Всего за несколько мгновений до того, как появилась Колби, Нэвил думал о Грэйсии Альварес, темноволосой, темноглазой португальской красавице, с которой он был помолвлен за несколько месяцев до Бадайоса. Он любил ее всем сердцем, сгорая от любви до того дня, когда вернулся из последнего армейского госпиталя, вернулся к ней изможденным и разбитым, его тело и душа были покрыты шрамами от боли и ужасов, которые он пережил. Грэйсия в страхе отпрянула, когда он прикоснулся к ней. Когда-то она сама бросилась в его объятия и в его постель, пока он был здоровым, необыкновенно красивым экспедитором британской армии. Безумная страсть заставила ее забыть о монастырском воспитании, а его — об офицерской чести. Но это было другое время и другой мир, напомнил он себе.
Возвращение к действительности и появление Колби, воздушной и прекрасной, рассеяли горькие воспоминания о Грэйсии. Чувство надежды, так долго отсутствовавшее в его жизни, такое неожиданное и удивительное, заставило его взглянуть на свою невесту другими глазами.
Тарн Мэйтлэнд подвел Колби к алтарю и занял свое место шафера рядом с Нэвилом. Ритуал был быстро закончен; Нэвил поднял вуаль Колби и поцеловал ее. Это был целомудренный поцелуй, но Колби отступила, потрясенная прикосновением его губ, которое не было ей неприятно.
Утренний прием с его бесконечными тостами стал для Колби испытанием на выносливость. Ее единственным желанием было найти такое место, где можно было немного отдохнуть и унять боль в висках, от которой раскалывалась голова.
— Моя дочь, дорогая дочь, — сказала леди Мириам, когда Колби и Нэвил попытались незаметно уйти. — Я мечтала об этом моменте много лет, и в вас есть все, чего я хотела для Нэвила.
Она горячо поцеловала свою новую дочь.
— Вы посланы Богом, и я знаю, что Роберт одобрил бы это, — мягко сказала старая леди.
Колби была тронута до слез, еще больше, чем когда-либо, чувствуя себя человеком, обманным путем вмешавшимся в чужие семейные дела. Она хотела рассказать леди Мириам правду, но знала, что делать этого не следовало. Все, на что Колби могла надеяться, это на то, что внук оправдает надежды старой леди; мысль об этом заставила ее покраснеть. Чтобы скрыть свое замешательство, Колби нежно поцеловала леди Мириам в морщинистую щеку.
