– Музыку! – закричал я во всю силу своих скромных легких. – Дайте музыку!
И музыка нашлась. Не сказать, чтобы слишком трезвый, но вполне еще самостоятельный мужик лет шестидесяти с баяном в руках вынырнул из нестройных рядов и растянул меха. «Марш», – возвестил он, и в тот же миг полилась родная, как колыбельная, песня из культового кинофильма «Цирк». Очень кстати появились два гитариста, они заключили марш в жесткие рамки ритма, с которым у баяниста в силу обстоятельств не ладилось. Телу моему стало весело, в меня, что называется, вселился кураж. Я приподнял таз, просунул ноги между рук и долго держал угол, не уставая. Потом сгруппировался, прижав колени к груди, и сделал стойку на руках. «Потанцевал» на руках – походил по ветке в такт музыке. Публика (а ее собралось уже порядочно) шумно выражала свое одобрение. Вдруг шум сменился мертвой тишиной: я летел с ветки вниз головой. Зато, когда, крутанувшись в воздухе, я приземлился на ноги, подняв широко расставленные руки, тишина взорвалась аплодисментами. Пони стоял рядом, не шелохнувшись, косил на меня глазом. Здесь же стояла девочка, его хозяйка, держала подопечного за уздечку. «Стой так», – сказал я ей, упер руки в конский круп, оттолкнулся от земли и принялся крутить упражнение «конь» по норме первого разряда. Это было самое трудное из того, что я сегодня проделал: живой конь был куда шире гимнастического, поэтому «разножка» превращалась в настоящий «шпагат» В воздухе. Но я справился. Для поклона я вскочил на пони, собрался было спрыгнуть, исполнив попутное сальто-мортале, но не успел.
Чьи-то сильные руки схватили меня и прижали к полной женской груди. Я услышал: «Валерка, дорогой ты мой». И на меня пахнуло запахом шоколада.
Только одна женщина в мире смела так со мной обращаться. Звали ее Глашей. Когда я работал в цирке, она была нашим костюмером. Глаша была девушкой исполинского роста и могучего телосложения, и мерзавцы-лилипуты прозвали ее «Дюймовочкой». Она посадила меня на теплое, округлое плечо, выставив таким образом на всеобщее обозрение. Я стал открыт для славы и для пули врага.
– Дюймовочка, – быстро сказал я, наклонившись к ее уху, – я в опасности. Сними меня с плеча, выведи из парка и отвези домой.
Ах, цирковые понимают друг друга с полуслова! Через пять минут видавшая виды «копейка» взяла старт от парка и помчалась к моему дому.
Только в душе я почувствовал, как саднят ссадины и ноют ушибы. Но в этом смысле грех было обижаться на судьбу: я, конечно же, легко отделался, спрыгивая на землю из-под самой крыши конюшни. Я не растирался, «промокнул» махровым полотенцем побитое тело и вышел из ванной в мягком халате. А Дюймовочка уже хлопотала на кухне, освоив без лишних церемоний мое нехитрое хозяйство. Яичница, кофе… Ах, у кофе умопомрачительный запах, когда его варит кто-то другой! Отыскала коньяк и половинку шоколадки (ее слабость к шоколаду была известна всему цирку) – И когда мы пригубили и поели каждый в меру своей природы, она спросила:
