— Ну. У нее отец — писатель.
— Писатель? — недоверчиво переспросил Бабурин.
— Федор к ней на автобусной остановке подкололся, вернулся ночью. Спрашиваю: как? Он — ни полслова… Я и забыл. А тут играли в футбол общага на общагу на школьном стадионе; Федор только свой фирменный с левой влепил, смотрю, его из-за ограды окликают. Стоит такая складненькая, в песцовой шапке… И тоненько так: «Федор!» И — все. Он сразу: «Мужики, я почапал». Полушубок накинул — и к ней. Забирает у нее сетку с тремя пакетами картошки…
— Ну, это кто-то из вас, конечно, туфту гонит, — сказал Василий Гаврилович. — Чтобы дочка писателя в выходной с картошкой надрывалась! У них для этого домработницы есть…
— Он так говорит. Сейчас она на каникулы уехала на Кавказ, и он, конечно, не в себе…
— Из-за этого на собраниях грудью на амбразуры не лезут. Или он уходить собрался с завода?
— Нет. Зачем ему? Он еще премию за свою рацуху не получил. Да и кто от таких заработков уходит, тем более если жениться…
— Верно, — задумчиво подтвердил Василий Гаврилович и, взяв Чекулаева крепко за локоть, потянул к себе. — А ты, дружок, подсуетись и без излишней рекламы выясни, не для Пожарского ли Полынов старается. Понимаешь, Пожарский сейчас заговорил о бригадном подряде. Это всем и каждому может боком выпасть. Цех — не стройка, камень на камень, кирпич на кирпич, здесь квалификации другие. Такие асы есть, что все эти коэффициенты трудового участия для них — тьфу, оскорбление и убытки…
Это конечно, Василь Гаврилович, — подхватил Чекулаев. — Это перегрызутся все…
— Правильно вопрос понимаешь. Вот и держи меня в курсе. — Бабурин хлопнул Чекулаева по плечу. — Ну, беги. Вон твой автобус.
— Хаю дую ду, Василь Гаврилович! — с облегчением выкрикнул Чекулаев. — И гуд бай!
— Дуй, дуй. Персональный привет.
Чекулаев побежал к автобусу, нескладно размахивая длинными руками, и Василий Гаврилович с неприязнью проводил глазами его неуклюжую в черном цигейковом полупальто фигуру.
Какой это был рабочий… Две недели назад, когда его перевели на старый фрезерный станок, он, узнав, что расценки на нем снижены, пнул кованьм ботинком по медной трубке гидравлического приспособления и, пока слесари-ремонтники до обеда ковырялись с этим приспособлением, сидел на ящике невдалеке от застекленной будки мастеров и, покуривая, читал толстый исторический роман. А потом, рассказывали, еще похвалялся в бытовке, что и вовсе раскурочит станок… Гнать его надо было бы, но весной и летом не собирали вторую смену, не то еще прощалось, лишь бы выполнялась программа. Вот почему большинство молодых технологов и мастеров старались, как казалось Бабурину, подлаживаться под своих сверстников-рабочих и не могли потребовать самого элементарного: чтобы станок не оставляли грязным и не струей сжатого воздуха очищали бы движущиеся части, а ветошью, чтобы в усилитель заливали бы масло И-45, а не как эти мальчишки-однодневки, которым что масло лить, что эмульсию, все едино… Он, он один требовал с людей, поклонами ли, криком ли до хрипоты и сердцебиения, но требовал! И потому считал, что именно от него по-настоящему зависело выполнение цехом программы, поступление комплекта на сборку…
