Цепочка выглядит так: «Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц и других начальников, они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин (как они называют простолюдина), унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль у ног его, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх. От этого бывает здесь множество грабежей и убийств».
Сейчас, сидя над страницами, написанными иноземцами, вчитываясь в обидные словечки, ловишь себя на разных поскрипывающих негодованием мыслях, а в голове всплывают слова «ах, как все нехорошо» и «ну почему ничего не меняется...».
Кого винить? Деспотичную власть или безропотно подчиняющихся ей обывателей, которых язык не поворачивается назвать гражданами? Большинство иноземцев считает, что немалая доля вины лежит на самих русских, какого бы рода и звания они ни были. Вот что пишет в XVIII веке жена английского посла Джейн Рондо: «Здесь, когда подвергается опале глава семьи, вся семья также попадает в опалу, имущество, принадлежавшее им, отбирается, и они из знатности опускаются до условий самого низшего круга простолюдинов; и если замечают (в свете) отсутствие тех, кого привыкли встречать в обществе, никто не справляется о них».
В вопросе об отношении к власти ожидать приятных слов о России – все равно что поверить, что Мик Джаггер увлекся производством русского кваса. Ждешь неприятностей – и справедливо. Тем не менее что-то все равно оказывается неожиданностью. Француз Жан Франсуа Ансело посетил Россию во время декабристского восстания: «Все мы полагали, что эта кровавая катастрофа, случившаяся почти накануне церемонии коронования, омрачит празднества, ибо в России почти нет семьи, где не оплакивали бы ее жертв. Каково же было мое изумление, мой друг, когда я увидел, что родители, братья, сестры и матери осужденных принимают самое живое участие в этих блестящих балах, роскошных трапезах и пышных собраниях! У некоторых из этих аристократов естественные чувства были заглушены самолюбивыми притязаниями и привычкой к раболепству; другие, пресмыкающиеся перед властью, опасались, что проявление печали будет истолковано как бунт; их унизительный страх был несправедлив по отношению к государю».
Вот где пролегла граница между смирением и рабством. Верноподданнические чувства заглушили родственную любовь. Как известно, смирение – христианская добродетель. Долготерпение – также. «Христос терпел и нам велел», – говорит русская пословица. И все же есть ситуации, когда эти благие качества оборачиваются полным безобразием. Как у шварцевского короля. При нем душили его любимую жену, а он уговаривал: «Потерпи, может, все обойдется!»
