Отец проснулся, словно его включила какая-то невидимая рука. Видение исчезло, и Джерри вскочил на ноги.
- Хай, Джерри. — сказал отец, моргая глазами. Он сел. Его волосы даже не были растрепаны. Короткая стрижка «ежиком» всегда выглядела аккуратно. — Удачный был день, Джерри?
Отцовский голос пришел в норму.
- О-кей, я думаю. Еще одна тренировка. На днях я буду подавать пасс.
- Неплохо.
- Как прошел день, Па?
- Неплохо.
- Ладно.
- Миссис Хантер оставила нам целую кастрюлю. Тунец. Она сказала, что в последнее время он тебе нравится.
Миссис Хантер была экономкой. Она тратила все утро на уборку и приготовление ужина для них обоих. Женщина с каштановыми волосами, она постоянно вводила Джерри в смущение, ероша волосы на его голове, и при этом она еще говорила: «Ребенок, ребенок…» - словно он был третьеклассником или чем-то вроде этого.
- Ты голоден, Джерри? Пять-десять минут, и что-нибудь будет готово. Можно разогреть…
- Неплохо.
Он бросился одним из отцовских «неплохо», хотя тот этого не заметил. Любимое слово его отца – «неплохо».
- Да, Па.
- Да, Джерри?
- Так ли все неплохо сегодня в аптеке?
Отец сделал паузу, стоя в проеме кухонной двери и удивляясь:
- Что ты имеешь в виду, Джерри?
- Я имею в виду то, что я каждый день спрашиваю тебя: «Как дела?», и каждый день ты мне говоришь – «неплохо». У тебя нет прекрасных дней, или отвратительных?
- В аптеке все проходит довольно однообразно, Джерри. Ничего не меняется. К нам поступают рецепты, и мы по ним готовим лекарства - и что об этом? Все делается аккуратно, со всеми предосторожностями, проверяется дважды. Это правда, что говорят о докторах: труднописатели, я как-то тебе рассказывал, — он нахмурился, словно пролистывал страницы памяти, пытаясь найти что-то подходящее, понятное ребенку. — Три года назад был период, когда все увлекались лекарствами, принимая их наугад…
Джерри потрудился над тем, чтобы еще глубже упрятать свое глубокое разочарование. Могло ли что-нибудь из ряда вон выходящее когда-либо произойти с его отцом? Что-нибудь глубоко терзающее душу, например, ворвавшийся в аптеку подросток с игрушечным пистолетом в руках, уложивший всех на пол вниз лицом и требующий денег? Не уже ли, на самом деле жизнь – штука такая вялая и скучная, ничего не предлагающая взамен бесконечной рутине? Он ненавидел мысли о жизни, принадлежащей ему (или, может быть, он сам был ее принадлежностью), о том, как она будет растянута на много лет вперед, с ее маленькими достижениями, приходящими с трудными днями и ночами, даже не маленькими, а мелкими – вшивыми, не впечатляющими, никакими.
