выражением глаз и с окровавленным мечом в руке. Видение было необычайно четким
и поглотило Готфрида целиком, так, что все мысли его остановились. Ибо в тот
момент он почему-то точно знал, что видит свое будущее. Ему казалось, что
несколько минут он простоял как вкопанный, сосредоточившись на открывшемся ему
видении, не в силах сдвинуться с места. Он даже не заметил, как все люди, бывшие в
зале, покинули помещение, и как он сам, вместе с пилигримом, прошел в соседнюю
комнату и оказался за драпировками перед постелью Иды Бульонской.
Накрытая теплыми меховыми пледами, умирающая лежала на спине неподвижно,
лишь хриплое прерывистое дыхание говорило о том, что эта женщина все еще жива.
Ее лицо, когда-то красивое, теперь более всего напоминало желтый восковой слепок.
— Встань в головах своей матери и проси Господа о помощи. — Властно
сказал монах.
— Я давно потерял веру в него. — Тихо произнес герцог.
— Тогда призови на помощь всю свою любовь к матери. Думай о ней и не
мешай мне.
От этого целителя, завораживающего взглядом, Готфрид ожидал сейчас любых
способов лечения, каких угодно чудодейственных пиявок, трав, микстур и мазей, но
то, что произошло, в ожидания герцога никак не укладывалось. Незнакомец вплотную
приблизился к постели больной и, вытянувшись во весь свой высокий рост,
распростер над ней руки ладонями вниз. Сначала он как бы ощупывал что-то в
воздухе, а затем, закатив глаза, запел странную молитву на неизвестном языке. В
молитве этой преобладал звук «О», переходящий в звук «М». Никогда прежде герцог
не слышал подобного пения. Целитель пел молитву таким низким гортанным голосом,
и такой мощью был наполнен этот голос, что задрожал весь воздух в комнате, мало
того, явственно задрожали все камни стен, пола и потолка. Готфриду, человеку вовсе
не робкому, не однажды уже смотревшему прямо в глаза смерти, стало страшно, и
возникло сильнейшее желание выбежать из спальни, но, непрерывно думая о матери,
и всей душой желая ей исцеления, он преодолел свой страх и продолжал наблюдать за
действиями пилигрима. Тот, между тем, повернул ладони вверх и, о чудо, с
закопченных камней арочного потолка в руки монаху потекли струйки золотистого
света. Крохотные язычки золотистого пламени выходили из камня и накапливались в
воздухе между руками странника, свиваясь в ослепительно яркий клубок золотого
огня. И вид этого огненного сгустка, висящего без опоры, поражал герцога. Монах
продолжал петь свою молитву, и камни башни по-прежнему дрожали, а сгусток
