Видя, наконец, что игра проиграна, Гилевич признался во всем.
Из банка он был препровожден в комиссариат вместе с ручным чемоданчиком, с которым он приехал, очевидно, прямо с вокзала.
Теперь, принеся повинную, он попросил разрешения еще раз тщательно помыться, ввиду недавней гримировки. Ему разрешили, и он, в сопровождении полицейского, отправился в уборную, захватив из своего чемоданчика полотенце и мыло. В уборной он незаметно сунул в рот отколотый кусочек мыла и, набрав в руки воды, быстро запил его. Не успел полицейский его отдернуть, как Гилевич уже пал мертвым.
Оказалось, что в мыле он хранил цианистый калий, который и проглотил в критическую минуту.
По распоряжению Филиппова тело Гилевича было набальзамировано и отправлено в Петербург.
Так покончил земные счеты один из тяжких преступников нашего времени.
Умелый адвокат, защищавший мать Гилевича, добился ее оправдания.
Но что значит для этой матери суд людской с его оправданием или карой, когда она, по возмездию небес, лишилась двух взрослых сыновей, вырванных из жизни петлей и ядом?!
В мой служебный кабинет с перепуганным лицом вошел тучный, высокий человек в пальто с барашковым воротником, высоких, лакированных сапогах и каракулевой шапкой в руках, лет пятидесяти, с проседью, по виду третьеразрядный купец. После нескольких приглашений он решился, наконец, грузно опуститься в кресло, глубоко вздохнул и обтер вспотевший лоб.
- Кто вы и что вам угодно? - спросил я его.
- Мы будем 2-й гильдии купцом, Иваном Степановым Артамоновым, имеем в Замоскворечье свою бакалейную торговлю, а только, между прочим, все это ни к чему, потому что, можно сказать, перед вами не купец, а труп!
- Т. е. как это труп?! - удивился я.
- Оченно даже просто, господин начальник! Какой же я живой человек, когда завтра мне смерть!
- Ничего не понимаю. Говорите, ради Бога, яснее!
- Да уж все расскажу, г. начальник, на то и пришел. Одна на вас надежда, оградите меня от напасти! Не оставьте своей помощью!
И перепуганный купец рассказал следующее:
- Вчерась мы, как и кажинный день, заперли в 9-м часу лавку, отпустили приказчиков, подсчитали выручку и, покончив с делами, поставили самовар и принялись чай пить. Выпили это мы с моей супружницей стаканчика по три. "Дай, - говорит, - Степаныч, я подолью тебе свеженького". А я ей: "Нет, Савишна, что то не пьется, не по себе мне как-то: не то сердце ноет, не то под ложечкой сосет". - "Это ты окрошки перекушал нынче", - отвечает она. "Нет, окрошки мы съели в плипорцию. Не в ей дело, душа, - говорю, - как-то ноет. Не быть бы беде!" - "Типун тебе на язык, Степаныч!" - и супруга моя даже сплюнула. Вдруг в это время звякнул звонок. Господи, кого это несет в такую пору?
