Вот такое ощущение перенёс Коробейников, когда молодой доктор Владимир Петрович колдовал над ним, а потом вынес решение, как приговор:
– Язва у вас, Михаил Петрович!
Доктор заметил, наверное, как ледяными стали глаза у пациента, в них что-то надвинулось, раздвоилось, раздвоились все предметы, и он, смягчив свой удар, сказал неторопливо:
– Да вы не переживайте, Михаил Петрович. Вот полечитесь, и заживёт ваша язва, зарубцуется. Это всё от нервов, болячки ваши.
«Твоими устами да мёд бы пить», – подумал про себя Коробейников и почувствовал, как побагровело лицо. Наверное, каждая жилка в нём затрепетала, сделалась упругой. Значит, и его нашли болячки, значит, и он скоро отправится к своей Надежде, ведь у неё тоже начиналось с язвы, а потом этот страшный рак, который будто острыми щупальцами высасывает человеческие силы, делает лицо прозрачным, как лист бумаги. Именно такой ему запомнилась Надежда перед смертью – бледная, какая-то белёсая, с трясущимся ртом и запавшими, как в глубокую яму, глазами.
Михаил Петрович упросил врачей не укладывать его сразу, сейчас. Надо было съездить домой, собрать бельё, отдать необходимые распоряжения по совхозу, встретиться с младшим сыном – Петром, который служил в армии под Москвой.
Он крутился все эти дни, как белка в колесе. За сутки смотался в Москву, разыскал воинскую часть.
Петька прибежал на КП радостный, возбуждённый, синь ясного неба отливалась в его глазах. Коробейников не видел сына почти год, всё не находил времени выбраться с этой чёртовой работы, которая держит приковано к себе, как собаку на рыскале, ему было даже неудобно перед сыном за такое невнимание. Эх, была бы жива Надежда, она бы десятки раз смоталась в часть, а мужское сердце, наверное, действительно каменное, жёсткое, без сострадания. Коробейников смотрел на сына растерянно, виновато, в глазах увлажнилось, но Петька не заметил этого пасмурного состояния. Кажется, сын за время разлуки даже подрос, и вся форма «парадки» его делала привлекательным, стройным. Сын кинулся с объятиями, прижался, обдал горячим дыханием, и Коробейников окончательно сник, растерялся.
Петьке разрешили провести с отцом сутки, и они поехали в столицу, зашли на Арбат в ресторан, заказали обед. Надо было видеть, как сын уплетал борщ, блаженно улыбался. Как оказывается мало надо человеку!
Потом они поехали в гостиницу «Москва», где для Коробейникова был заказан номер. В просторной комнате Петька повалился на кровать и уснул мгновенно, сжав губы в горькую морщинистую щепоть.
