Год она отсидела дома, а потом устроилась в школу преподавателем труда. Но зарплата была мизерной. И когда Надежда узнала из газет, что в педагогический институт Мичуринска специалистов сельского хозяйства принимают на третий курс заочного отделения, она твёрдо решила: будет учиться!
Четыре года учёбы дались ей нелегко, она ездила на сессию с младшим сыном; уходя на занятия, оставляла Петьку с хозяйкой, конечно, за плату, но какой-то внутренний огонь наполнял её удалью и неукротимой страстью, и она окончила институт с красным дипломом. Правда, при этом смеялась:
– Лучше бы с красным лицом и синим дипломом, чем с красными корочками, но фиолетовой рожей.
Сегодня был её день, венец мытарству, переживаниям!
Несколько танцев Михаил Петрович танцевал с женой, и она казалась ему гордой и высокой, чем-то напоминающей морскую чайку в этом тёмно-белом платье, с любопытно-чёрными точечками глаз. Но через некоторое время снова подошла Нина, и Михаил Петрович теперь уже сам, словно почувствовавший расслабленность, легко танцевал с ней. Он не помнит сейчас, о чём они говорили, наверное, о каких-то банальностях, сентиментальной чепухе, если память перемолола это без остатка. И сама Нина выветрилась из памяти, и вот сейчас он с трудом узнал её:
– А я думала, – сказала сейчас Нина, – вы меня и не узнаете.
Альберт Александрович резко вскочил со скамейки, попытался схохмить:
– А он у нас такой, Михаил Петрович – красивых женщин в упор не видит…
Но Нина как-то бесцветно, невидящим взглядом посмотрела на журналиста и спросила:
– Как Надежда?
Бескровным стало лицо Коробейникова, это он почувствовал сразу, как отхлынула кровь, провалилась куда-то вниз, и Нина, наверное, поняла его состояние, не торопила с ответом, дала возможность дохнуть свежим воздухом, унять сердечный перестук. Коробейников провёл вялой рукой по лицу, вроде ощупал себя, сказал глухо:
– Нету Надежды.
– Несчастье, да?
– Рак заточил…
Тягостная пауза повисла в мире, даже в вершинах сосен затих ветер, и Нина заговорила с жалостной интонацией:
– А как она радовалась, когда институт закончила! Кажется, на крыльях летела! Эх, жизнь-жестянка, не щадит она нас…
Она подняла голову, и Михаил Петрович заметил: ресницы будто склеились от слёз, на них блестели, как на листьях, капельки светлой росы.
Потом Нина, стыдясь за свой бестактный вопрос, сказала тихо:
– Простите меня, Михаил Петрович. Знала бы – не спросила. По себе сужу – такие беды опустошают.
