Вскоре по деревне поползли всякие слухи однако ничего определенного никто сказать не мог. После того, как Сюннёве и Торбьорн конфирмовались его почти не видели на Сульбаккене, и многие ломали себе голову над тем, что бы это могло значить. Зато Ингрид бывала там довольно часто, и они с Сюннёве уходили гулять в лес.
— Не уходите далеко, — кричала им вслед мать Сюннёве.
— Нет, что ты, — отвечала Сюннёве и не возвращалась домой раньше сумерек.
А тут снова объявились оба ее жениха.
— Пусть она сама решает, — сказала мать и отец по обыкновению, согласился с нею. Но когда молодые люди обратились к Сюннёве и попросили ее согласия на брак, она ответила решительным отказом. Потом появились и другие претенденты на руку Сюннёве, но всем им пришлось возвратиться восвояси не солоно хлебавши.
Однажды Сюннёве помогала матери мыть посуду из-под молока и мать спросила ее, нравится ли ей кто-нибудь. Вопрос был задан в лоб, и Сюннёве покраснела.
— Может быть, ты уже кому-нибудь обещала? — снова спросила она, строго глядя на дочь.
— Нет, — быстро ответила Сюннёве. Больше они к этому разговору не возвращались.
Сюннёве считалась одной из лучших невест в приходе и поэтому привлекала множество любопытных взоров, когда шла в церковь, единственное место, где она бывала, если не считать родного дома. Она не ходила на танцы и вообще не принимала участия ни в каких деревенских развлечениях — ведь родители ее были гаугианцами. В церкви Торбьорн сидел прямо напротив нее, но они никогда не разговаривали, чтобы избежать всяких сплетен. Многие высказывали предположение, что между ними что-то произошло, а поскольку они относились к друг другу совсем не так, как другие влюбленные, то это вызывало массу всяких кривотолков.
Торбьорна в деревне не любили. Он это чувствовал и, встречаясь со своими сверстниками на вечеринке, танцах или свадьбе, вел себя крайне заносчиво, а несколько раз дело доходило до драки. Но с тех пор как многие испытали на себе тяжесть его кулаков, драки прекратились. Зато Торбьорн рано привык к мысли, что никто не смеет стать ему поперек дороги.
— Ты уже даешь волю рукам, — говорил Семунд, — но запомни, что пока еще моя рука посильнее твоей!
Прошла осень, за ней зима, наступила весна, а по-прежнему никто не мог сказать ничего определенного. В деревне так много судачили об отказах, которые получали женихи Сюннёве, что в конце концов ее почти оставили в покое. Но с Ингрид они были неразлучны. Скоро им предстояло вместе переселиться на горный выгон, потому что отец Сюннёве купил часть выгона, прежде принадлежавшего Гранлиенам. И до них теперь часто доносился голос Торбьорна, распевавшего какую-нибудь веселую песенку.
