– Да знаете, – смущался я, – как-то не успел нажить болячек.
– И слава Богу, – вздохнула Варвара, – болезни входят легко, а обратно не вытолкнешь ни за какие деньги.
Я закивал утвердительно, а Варвара, не останавливаясь, про сына заговорила:
– Я об этом и Юрке говорю – береги здоровье! Думаешь, если в небе скачешь, так тебя не прихватит? Ещё как стеганёт, дай Бог терпенья…
И, ещё раз глубоко вздохнув, тихо сказала:
– А ведь я к тебе, Василий Петрович! Ты сейчас у нас в посёлке, можно сказать, один-разъединственный мужик, кое-что значащий. Других-то старость одолела, свела в сухарь. А меня Юрка обрадовал – через две недели свадьба. Забот теперь не расхлебаешь. Вот пришла просить – в палисаднике столы сколотить. В домишке моём разве развернёшься? Даже посадить негде. – И вдруг захлюпала носом, морщинки на лбу пучком собрались.
Тут тётка Марья и ляпнула:
– Да он небось, Вася, по-плотницки и не умеет. С горожанина какой спрос? Ты других попроси – деда Сафронова или Разиню.
Как молнией сверкнули глаза Варвары, заискрились слезинки.
– Ты мне про Разиню не говори. – И я почувствовал, что она сжалась в тугой комок, как будто обожгло её огнём.
Я поспешил на выручку:
– Ладно, тётя Варя, завтра приду. Материал найдётся?
Варвара по краешкам глаза провела платочком, улыбнулась:
– Чай, в лесу живём, – и добавила оживлённо: – Да ты шибко не смущайся, дед Сафронов тебе поможет, он хоть и не дюже резвый, а толк в плотницких делах понимает.
С этими словами Варвара с лавки поднялась и ещё раз поглядела на тётку откровенно непримиримым взглядом.
* * *
Столы и лавки мы сколотили за три дня. Материал для ножек притащили из леса, выпилили из сушняка, а доски у Варвары нашлись – заготовила для ремонта крыши. Прямо на улице мы установили верстак, наточили рубанок, начали на переменку со стариком доски скоблить, и хоть немудрёная работа, а всё-таки для меня непривычная, до пота взмок. А у деда Сафронова навык большой, да силёнка ослабла, рубанок по доске тянет через силу, с хриплым кашлем и матерщиной. Он только две доски и сумел остругать, а потом рубанок очистил от стружки, передал мне:
– Видать, ты, Вася, сам за это дело берись. А то у меня получается как в анекдоте. «Час сорок одна» называется. Так вот я час настраиваюсь, минуту скоблю, а сорок минут кашляю. Не работа, а одна срамота.
Но и у меня получалось не лучше. Наверное, заметив наши потуги, на другой день пришёл Разиня, кивком головы поздоровался, в сердцах пнул стружку сапогом.
