– Что случилось, Клава?
– Корову забирают… – и Клавдия снова повалилась на снег…
Фрося подбежала к санкам, попыталась оттолкнуть Тавокина, но сил не хватило на такую глыбу. Тавокин, привязывая верёвку, исподлобья поглядев на Фросю, сказал:
– Не балуй, бабочка! Учителева жена, что ли?
Словно молния, сверкнула в голове мысль, и Фрося, припав на колено, вцепилась зубами в руку Тавокина, затягивающую узел, и тот взвизгнул по-поросячьи, замотал рукой в воздухе. А Фрося опять же зубами вцепилась в верёвку, с трудом развязала тугой узел.
Кажется, Федякин пришёл в себя, сапогом толкнул корову, и она, точно поняв, что от неё надо, взбрыкнула ногами, и агрессивно выставив рога, побежала к большаку. От копыт летел снег, и корова почувствовала волю, заревела оглашенно, заглушая плач своей хозяйки.
– Значит, так, – Тавокин энергично тряс рукой, и капельки крови окрашивали снег, – значит, нападение на должностное лицо? Ну, это я так не оставлю…
Фрося только сейчас почувствовала озноб в теле, липкий холод вдоль спины, и она снова подбежала к Клавке, помогла ей подняться, отряхнула от снега. На слова Тавокина она не обращала теперь никакого внимания. Дело сделано, вон корова понеслась по большаку, как молодой коняга, потянула к выгону.
Тавокин продолжал трясти рукой, глядел на Фросю злобно, с вызовом:
– Не прошу тебе, слышишь, учительница! Это самое, по суду отвечать будешь. Да и ты, Федякин, тоже.
Он тяжело повалился в санки, ударил лошадь вожжами, и она резво рванула с места. На повороте от дома Федякина Васька чуть не выпал из саней, еле удержался за грядушку. Он что-то кричал, но расслышать было трудно – скрип морозного снега словно стирал слова.
Фрося заболела через два дня. Сначала сухой, надрывный кашель раздирал грудь, и казалось, что там сейчас что-нибудь оторвётся, рухнет вниз. Потом тугой обруч сдавил внутри, каждый вздох доставлял едкую боль, от которой в глазах становилось темно. Она глотала таблетки, парилась над чугунком дымящейся картошки, в обжигающей воде грела пятки, но боль не отпускала, наоборот, становилась всё острее, будто кто-то безжалостно всадил в грудь острый кол.
Иван Васильевич повёз Фросю в больницу, колхозная лошадь с лохматыми боками еле тянула розвальни, и, пока доехали, Фрося сильно промёрзла. Её осмотрел пожилой одноглазый врач, видно, тоже фронтовик, и приказал уложить немедленно в терапевтическую палату. Умерла Фрося через неделю. Ивану Васильевичу врач сказал, что спасти её не было никаких сил, болезнь почти неизлечимая – отёк лёгких.
