поверили, и перестали шугать несчастную мать. Теперь к ней относились с
участием, особенно женщины. Любят у нас страдальцев за то, что рядом с
ними даже неудачники чувствуют себя немного везунками. У кого сын был
горьким пьяницей, у кого - не вылезал из тюрьмы, но они были все же
живые, и в детстве даже давали поводы для радости: смешно коверкали
слова, ели с аппетитом. Клюка была лишена даже этих микроскопических
радостей, ну какое женское сердца останется равнодушным к такой беде.
Женщины пытались выказать ей свое сочувствие, тяжело вздыхали,
когда она заходила в магазин, пытались заговорить. Но та вела себя
заносчиво, ни с кем не здоровалась и даже не смотрела в их сторону,
покупала свою картошку и крупу и летела в свое одинокое, горькое гнездо.
И тогда все махнули на нее рукой: что с нее взять с дуры несуразной,
все у них не как у людей у этих приезжих. Ее просто перестали замечать, и
даже когда она вдруг куда-то пропала, никто ее пропажи не заметил.
Прошло несколько дней, прежде чем в поселке узнали, что Клюка
умерла. Ее труп обнаружил сосед, который забрел к ней в дом, чтобы
спросить спичек. Она лежала на полу одетая во все черное, держала в руках
палку и уже начала разлагаться.
Самое удивительное, что ни во дворе, ни в доме не оказалось ни одного
кирпича, но зато было полным полно кошек. Он были и в комнате, и на
веранде и на чердаке - жирные разномастные котяры. Они сидели, лежали,
шлялись туда сюда и ничто их не смущало, ни присутствие чужого человека,
ни запах разлагающейся плоти. Самого рыжего и наглого кота Будылин взял
к себе, и назвал Кирпичом.
Этот Кирпич взял моду будить хозяина ни свет ни заря. Устоится на
постели в ногах, и давай месить одеяло передними лапами. Жена и дочь
спали внизу в отдельных комнатах, а Будылин облюбовал себе мансарду.
Летом в жару там, конечно, было душновато, зато окна выходили в сад, и
казалось, что ты на корабле плывешь навстречу небу по зеленым волнам.
Дача в Кирсановке досталась Будылину от отца, довольно известного в
Москве стоматолога. А тот купил ее по случаю у директора комиссионного
магазина, который уезжал на историческую родину. По счастью у торгаша
был вкус, или лучше сказать здравый смысл, он не стал подобно своим
коллегам воздвигать боярские хоромы с бойницами вместо окон, а построил
просто дом, в котором было бы удобно жить. Будылин-старший не строил
ничего кроме зубных мостов, и потому оставил дом в том виде, в каком его
