Слезы Турана | страница 66



Разгоряченный вином и охотой, веселый Чепни уселся у костра, и лихо ударил по шелковым струнам чанга. Его голос был далеко слышен в широкой степи, и звонкая песня понеслась туда, где высились зубчатые стены Самарканда.

— Долго ли будешь слушать о Рустаме?
Ты думаешь, что не было ему подобных по мужеству?
Если вспомнить о боях Гаршаепа,
то хвастливый Рустам — это тот, кого паршивый дэв
поднял до облаков и бросил в реку;
бежал он от Хумана с тяжелой палицей…
Побил его страж поля в Мазеидеране;
а полководца Гаршаепа никогда и
никто одолеть не мог, и везде его славили:
в Индии, Руме и Чине…

Лицо Онгона исказилось злобой В песне он слышал новые оскорбления. Ему казалось, что Чепни напоминает о том, что он — предок знатного рода всегда остается в тени.

— Клянусь острием моего меча, что мы вспомним о славных воинах старинного предания в битве, которая начнется завтра! И я хочу еще раз вашу кровь взволновать нашей, степной песней! — крикнул огузам Чепни.

— Сколько заплатишь, столько и бараньих потрохов съешь, — тихо сказал Онгон.

И хотя говорил он негромко, у костра, где сидел Чепни, его слова услышали. Друзья Чепни насторожились.

— Собака в доме хозяина — лев! — ответил Джа-валдур.

— Длинный язык вашего рода знают далеко, — огрызнулся Онгон. — А знают ли люди о вашем телячьем уме, который не чтит законы, доставшиеся в наследство от отцов? Посмотри туда! — и Онгон откинул руку в сторону черного знамени.

Пирующие повернули головы.

— Пусть тот, у кого родился сын, идет под белое знамя, на белую кошму и ест мясо белого барана. — Речисто и громко сказал Онгон. — Не так ли нам говорили предки ушедшие в загробную жизнь? У кого дочь, пусть сядет под красное знамя, на красную кошму и ест мясо красного барана. — А тот, — Онгон хлестнул плетью по костру, — у кого нет детей, пусть идет под черное знамя и на черной кошме ест мясо черного барана!..

Все замерли. Тишина была такая, что слышно было, как в Самарканде кузнецы отбивали оружие.

— Песня славит героя. А тому, кто позорит достоинство мужчин на женской половине, остается только петь о подвигах других Ха-ха-ха! — рассмеялся Онгон, упираясь плетью в бок.

Его дружно поддержали родственники и приближенные.

Воины Джавалдура вскочили, схватившись за мечи, но властным жестом Чепни остановил их.

— Только законы отцов и дедов, долг гостеприимства удерживают меня показать тебе свои достоинства. И каждый из твоего племени знает, что я дал клятву быть верным только одной женщине, которая спасла мне жизнь в битве. И каждый знает, что эта женщина, как тот тутовник, который не приносит ягод!.. Виноват ли в том мой дух, что я не могу передать его наследнику, что я не имею потомства?.. Но ты, подлая собака, еще увидишь, что я могу любому и каждому доказать мечом свои мужские достоинства. Есть ли они у тебя? Выйдем в открытое поле и копьями решим наш спор. Выходи, шакал! — Рослый, внушительный Джавалдур разгневался.