Бабалы, изредка навещавший отца, каждый раз предлагал ему:
— А не пора ли тебе отдохнуть, отец? Жизнь-то позади такая — на троих хватило бы. А ты еще взвалил на себя совхоз… да и сад этот. Переезжайте с матерью ко мне в Ашхабад, всем вместе все-таки легче будет жить.
— Отдохнуть, говоришь? — прищуривался Артык. — Легче, говоришь? Да какая же это жизнь? Нет, сынок, не по мне это — бока-то пролеживать.
— Найду я для тебя какое-нибудь дело.
— Вот-вот, я уж чувствую: мать за плиту поставишь, а меня — двор сторожить.
— Отец!..
— Что «отец»?.. Ведь, кроме нас, хозяйством-то твоим некому заняться. Когда ты наконец женишься, несчастный? Неужто род Бабалы на тебе должен закончиться?
— Хм… Всему свое время, отец.
— Ты свое время уже просрочил. Нет, дорогой, пока ты не обзаведешься семьей, и не жди нас с Айной в своем доме. Мы переедем лишь тогда, когда надо будет воспитывать внуков!
— Значит, в деды рвешься?.. Вот и выходи на пенсию. Когда конь стареет» его укрывают потеплее.
— Когда конь стареет — его оставляют на племя.
Безнадежное это было дело — уговорить Артыка оставить свой совхоз, свой дом, свой сад.
Впрочем, дома-то ему доводилось быть не так уж часто. Целыми неделями, а то и месяцами он пропадал в степи, на пастбищах. Хозяйство у совхоза «Каракуль» было поистине беспокойное. Овцам постоянно грозила беда, — то весна поскупится на дожди, и зной дотла высушит все вокруг, то налетит песчаная буря, то суровая зима попотчует гололедом. Чабанам приходилось не столько пасти отары, сколько спасать их от гибели. Директору совхоза в такую пору естественно было не до дома. Даже о саде своем он забывал.
Поджидая его, Айна жаловалась соседям:
— Ох, неуемный, все-то он принимает близко к сердцу. Ежели что не заладится в совхозе, так мой и не заметит, сам-то он живой или мертвый. Овца окажется яловой, так у него кусок в горло не идет. Ягненок занедужит, так мой с лица спадет, будто и на него хворь напала. И в зной, и в холод — все он со своими овцами, трясется над каждой, как над дитём малым…
Этой весной, однако, у Айны не было причин для горько-горделивых сетований. Корма овцам хватало, окот прошел — лучше не надо, Артык довольно потирал руки, настроение у него было приподнятое. И дома он проводил больше времени, чем обычно, заполняя свой досуг, правда, не отдыхом, а работой в саду. Лопата, как магнит, тянула его к себе…
Родившийся на рубеже двух эпох, Артык изведали жар сражений, и радость мирного труда. Сам он не раз говаривал, что винтовка — одно его крыло, лопата — другое.
