Темнело. Ужин закончился, народ разбредался по палаткам. Но в палатке медсанбатовского «морга» еще работали. На двух столах обмывали и зашивали сразу двоих покойников: лейтенанта Черниченко и сержанта Равиля Нигматуллина. Еще лежали в ряд у входа в палатку в окровавленной, грязной одежде— ждали очереди. «Самая спокойная очередь!» — мелькнула пьяная мысль и, словно застыдясь, исчезла.
— Ну что? — резко повернулся комбат, голос его вдруг стал сиплым, словно гортань надрали наждаком. — Видишь? Смотри внимательно, док, это твоя работа! Это цена твоей сраной человечности!
— Я уже насмотрелся… и поковырялся в них тоже, так что ты не трынди. Я тоже мог лежать тут. И ты мог… Я за их спинами не прятался! — вдруг выкрикнул доктор. — Или мы не рядом с тобой были? Просто нам с тобой повезло больше, в нас не попали! Так что…
— Нет, док, не так! Ты не трус, ты никогда не прятался, об этом речи нет! Но если бы ты, бля, погиб, то лишь по собственной дури или собственной же невезухе. Собственной! А вот все эти погибли по чужой, а именно по твоей дури!
Гольдин подавленно молчал.
— Ладно, пошли отсюда, — круто повернулся комбат. Они вернулись в медпункт, разлили по стаканам спирт, не чокаясь, выпили, захрустели луком с хлебом.
— Во, ёбтыть, как вода, прошел, даром что неразведенный! — прислушался к себе комбат и вздохнул: — Ну что, док, понял наконец, что ты натворил? А скольких еше тот бачонок убьет, когда вырастет!
— Кто его знает, Валера, может, он вспомнит, как его пожалели.
— Не вспомнит, дурила ты, Яшка, долбаный! Он вспомнит, как у него убили маму, папу, брата и дедушку! И рассчитается за каждого! Но не с нами, нас уже здесь не будет, так что рассчитываться он будет с другими, понял? И тех, других, ты тоже как бы подставил!
— Мы профессиональные солдаты, погибать— часть нашей профессии. А он пацан. И не хер тут…
— Убивать, кстати, тоже часть нашей профессии! Причем главная часть! Ты забыл, док, что ты здесь сначала офицер-десантник, штурмовик долбаный, а уже только потом доктор!
— Я тебя понял, Валера. Можешь делать со мной что захочешь, власть твоя, но детей не убивал и не буду!
— Ну что ж… Все же мы друзьями были, воевал ты нормально, раненых на себе вытаскивал— все помню! О том, что я приказ отдал, а ты его не выполнил, знаем только мы вдвоем. Оба и забудем. Но гроб с телом лейтенанта Черниченко, согласно приказу МО СССР, сопровождать на родину должен офицер. Так? Вот ты, док, его и сопроводишь. У него там только мать и была. И он у нее один, никого родных, близких больше нет. Вот ей, маме его, ты и расскажешь, как Саша погиб, как у тебя рука не поднялась, какой у тебя пальчик не согнулся, и как за свое право оставаться человеком ты ее сына под пули подставил. Ну, а вернешься, решим, как с тобой дальше быть!
