Мимо проходят туристы, а Максим вбирает в себя цвета фресок. Глубокие и мрачные, хоть и теплые, — по одну сторону лесов; свежие и жизнерадостные — по другую, где благодаря реставрационному проекту японского телевидения шедевр уже очищен от сажи и грязи.
Вокруг — свод с фигурами обнаженных мужчин и женщин. У них роскошные тела, и молодые, и старые, они излучают утешение. Все они напоминают одно большое нагое тело, которое словно жаждет обнять Максима. По обеим сторонам нагие фигуры склоняются к нему, будто хотят взять его на руки и покачать. Само сладострастие, полнокровные, свободные, как дети, мускулистые, как юноши, и мягкие, как пергамент. Они плачут, бегут, отшатываются, вдруг сжимаются или изгибают свой торс подобно человеку-змее. Бесстыжие. Да, это самое главное. Отсутствие стыдливости.
У Максима закружилась голова. Изображения растворяются, а потом возвращаются еще более яркими. Возможно, он слишком долго смотрит вверх, от этого у него нарушается кровоснабжение мозга. Как бы то ни было, у него легкое головокружение, но это так приятно, что он смотрит и смотрит, не отрываясь. Его взгляд скользит слева направо по узким бедрам, полным бюстам, мускулистым ягодицам, широким ляжкам. Люди протягивают друг к другу руки, но не прикасаются. Максим крутится и крутится, чтобы рассмотреть их со всех сторон. Кружится как волчок, под небом, полным вожделении. Без тени стыда. Внезапно всю фреску заливает поток света.
«Как будто в этих телах начинает светиться душа», — думает Максим и резко останавливается, а пространство продолжает вращаться. На секунду ему кажется, что его вот-вот поднимет и засосет в эту роспись.
Обеденный перерыв закончился. Снова включены прожекторы.
Они освещают купол, как для реставраторов, так и для камер, запечатлевающих процесс реставрации, чтобы отчитаться перед спонсорами, словно это телевизионное шоу. Рабочие снова забираются на леса, ловкие, как акробаты на трапеции.
— Солянка из обнаженных тел! — говорит Сангалло, подошедший к Максиму.
Японцы взмывают на лифте вверх вдоль лесов.
— Грешные, мирские и безобразные, как считал Папа Адриан Шестой. Хотел приказать их сколоть. Чего еще можно ожидать от северянина?
Сангалло хочет идти дальше, но Максим не может просто так уйти от поразившего его изображения.
— Давай-ка побыстрее, — говорит Сангалло. — Ты нуждаешься в передышке. Надо чуть-чуть тебя побаловать.
— Ну, еще немного.
— Зачем пытаться увидеть все за один раз, если можно потом вернуться и посмотреть часть крупным планом?
