— Ну что, ты ее наконец лишил девственности? — через всю аудиторию крикнула полька Максиму со свойственным ей обаянием.
Все заметили, что последние остатки напряженности между Соланж и месье Арно разом исчезли. Сцена соблазнения приобрела совершенную естественность. Это уже не было дерзкой демонстрацией интимности. Несмотря на то, что руки Максима, как всегда, играли с грудью Галы, а сама она извивалась, как требовалось по сценарию, провокация в их игре уступила место сдержанной нежности, которая польке была совершенно ни к чему.
— Хорошо, уж я-то знаю, что голландским мужчинам нужно немного помочь, милочка, — сказала она Гале, — но неужели вы не могли подождать до премьеры? Теперь вы похожи на супружескую пару со стажем!
После той ночи на амстердамском пляже Максим и Гала стали встречаться каждый день. По окончании лекций они забегали в чайную съесть по пирожному, вечером иногда шли в кино, а в среду днем лежали, вытянувшись, на покрытых красным плюшем ступенях в «Концертгебау», слушая бесплатное выступление знаменитого Королевского оркестра. После концерта им захотелось выпить по бокалу вина, и Гала предложила пойти в кафе Музея современного искусства, расположенного на противоположной стороне площади и окруженного большим прудом. Она не пошла через главный вход, а сняв туфли, заправив подол своей длинной юбки под ремень, шагнула в воду, испугав стайку карпов.
— Давай и ты! — сказала она, шлепая по дну бассейна в сторону террасы, — если знаешь, куда хочешь попасть, то зачем идти в обход?
Максим, никогда не ходивший даже по газону, если на нем была запрещающая табличка, решил не отставать от Галы. Подбадриваемый криками публики на террасе, он сбросил свои ботинки и подвернул брюки. С Галой он не боялся показаться смешным.
Сидя в кафе где-нибудь в городе, они вели долгие неторопливые разговоры. Кто-нибудь другой мог бы сократить их беседы до получаса, но Максим и Гала были так поглощены друг другом, что порой подолгу молчали. Пока было достаточно мыслей, слова казались ненужными. Паузы в беседах состояли на три четверти из удовольствия от совместного молчания и на четверть из неловкости, вызванной взаимным непониманием. Каждый считал речи другого ярче и не хотел мешать словесному оформлению сокровенных мыслей собеседника. Впрочем, было не совсем так. Оба наслаждались паузами, и когда один из них снова начинал говорить, это было ценно прежде всего потому, что влюбленные чувствовали искренность друг друга.
