Я пишу это в рассветных лучах, а она спит, прижимаясь лицом к теплой постели, где я еще недавно лежал. Меня снова мучили кошмары, но ее милое лицо было безмятежным. Когда пойду сегодня на новое место под горгульями, задержусь подольше, чтобы заработать больше монет. Помимо хлеба, я куплю какую-нибудь прелестную безделушку. Вечером преподнесу ее как свадебный подарок и возьму Мирабеллу в жены.
17 мая
…
20 мая
Мирабелла мертва.
Не могу больше писать.
23 мая
Будь проклято это перо! Будь проклята эта привычка!
24 мая
Восемь дней назад (всего восемь дней) Мирабелла была еще жива. Я сидел и просил милостыню, впервые в жизни радуясь и строя планы на предстоящую ночь. Я не поднял голову, даже когда кто-то уставился на меня. Я решил, что это домохозяин или австрийские вояки. Хотя мое лицо скрывал капюшон, малейшее движение могло привлечь внимание, и меня бы прогнали. Наконец человек ушел прочь.
Уже совсем стемнело и улицы опустели, когда я собрал достаточно денег, сходил на Пьяццетту за покупками и вернулся в звонницу. Я тотчас позвал к себе Мирабеллу. Она улыбнулась и примостилась у меня на руках. Я достал из кармана бусы и протянул ей, внезапно застеснявшись их дешевизны. Но само ее лицо засияло, как драгоценность! Она так расцвела, словно эта безделица была ее первым и единственным подарком. Мирабелла тотчас надела бусы: цепочка с маленькими шариками плотно облегала шею, точно ворот. Мирабелла слегка мотнула головой, и бусины зазвенели, словно бубенцы, затем она подставила мне шею для поцелуя. Я крепко прижал Мирабеллу к себе и увлек на наше ложе.
Мне хотелось раствориться в ней, забыв о своем мрачном уродстве.
Я поминутно себя одергивал, сознавая, что еще не умею отличать страсть от насилия. Она была пташкой, которую легко спугнуть, а еще легче раздавить. Я решил внимательно следить за ее реакцией.
Я осторожно принялся ее ласкать. С мучительной медлительностью я целовал и одновременно раздевал ее. Наконец косынка, юбка и блузка, туфли, чулки и нижняя юбка были на полу. На ней осталась лишь сорочка — когда-то кружевная, а теперь изношенная до дыр. Мирабелла потупилась, и я уж подумал, что мои назойливые прикосновения насторожили ее. Но едва я остановился на пару секунд, как она посмотрела мне в глаза, кивнула, притянула к себе мое лицо и поцеловала.
Снаружи послышался грубый крик, и дверь распахнулась.
— Вот он! Вот ваш дезертир!
Уолтон.
Из-за спины у него выскочило полдюжины австрийских солдат с шашками наголо. Я сразу понял, что черной тенью из моего кошмара был Уолтон.