— Ничего. Там электрообогреватель и камин.
— Ты должна переговорить об этом в Стокгольме в службе пробации.
— Уже переговорила. Все о'кей. Надо будет просто встать на учет в их йончёпингском отделении на то время, пока я буду в Смоланде.
Наши взгляды расходятся в разные стороны, и снова повисает тишина. Мы обе думаем про Анастасию. Глядя против солнца, я пытаюсь говорить как можно равнодушнее:
— Кого она пыталась убить?
Маргарета снова высмаркивается.
— Художника одного. В газетах писали.
— Я как-то пропустила.
Маргарета быстро взглядывает на меня:
— Он сделал о ней выставку…
— Он ее рисовал?
— Нет. Фотографировал. И кино снимал. Фильм завтра по телику покажут.
Я не отвечаю, просто киваю. Ей хочется рассказать больше, это чувствуется, но я не уверена, что хочу это услышать. И все же говорю:
— Она знала это?
Маргарета вздыхает.
— Не знаю. Могла. Н-да. Ей могли сказать.
У меня шевельнулось подозрение. А что, если это… Да, похоже. Скорее всего.
— А как его звали?
— Кого?
— Того художника?
Маргарета хлопает глазами.
— Не знаю.
— Не Халлин?
— Возможно. Не помню.
Я снова взглядываю в окно, и Маргарета какое-то время хранит молчание.
— Сучка, — произносит она наконец.
Я поворачиваю голову и смотрю на нее. Она уперлась взглядом куда-то в стенку.
— Тот фильм, — добавляет она. — Так называется. И выставка.
Сколько раз я слышала, как эта решетчатая дверь захлопывается у меня за спиной?
Тысячу раз. Десять тысяч. Но только в воображении.
Теперь это происходит на самом деле.
Хотя мое освобождение задержалось на много часов, мне кажется, что все случилось слишком быстро. Последнее заточение в камере, пока выносили тело Анастасии. Завтрак, когда мы сидели, уткнувшись каждая в свой кофе, слыша, как хрустят хлебцы под крепкими зубами Гит. Еще краткое ожидание в камере, на краю койки, но уже при открытой двери. Взгляд, скользящий по привычным стенам и опустевшей доске объявлений. Внезапный вызов в кабинет к Маргарете для собеседования перед освобождением. Шествие по той самой асфальтовой дорожке, на которую еще несколько часов назад было запрещено ступать. Кирпичные стены проходной. Приветливые голоса. Пожелания удачи. Дверь, распахнувшаяся и захлопнувшаяся у меня за спиной. Еще несколько шагов до калитки и еще шаг. И я снаружи. Свободна.
Ставлю сумку на асфальт, чтобы застегнуть куртку на молнию. Пытаюсь что-то прочувствовать, но безуспешно. Внутри меня пусто.
— Мэри, — говорю я вслух, но Мэри не отвечает, она спит своим химическим сном в Анниной комнате для гостей.
