Отчим часто писал маме из Парижа. Он писал, что не может более жить в пустоте, в эмигрантском парижском безвоздушном пространстве. Звал нас скорее в Париж. Предлагал переехать жить в Берлин.
Мы приехали из Камба в Бордо утром. Поезд в Париж отходил вечером. Прежде всего мы отправились в баню. Точнее — в ванное заведение. Слева и справа по длинному коридору были расположены кабины, в которых была ванна, висели зеркало и вешалка и стоял клеенчатый диван. Когда мы, чистые, с мокрыми волосами, уже уходили, Юлия Ивановна заметила, что из кабин и в кабины выходят и заходят парочки. Юлия Ивановна и мама пошушукались по этому поводу. В дальнейшем оказалось, что это ванное заведение служит по совместительству домом свиданий.
Ночь мы провели в поезде. Утром были в Париже.
Бад Мюнстер ам Штейн, осень 1921
После нашего возвращения из Камба в Париж мы прожили в квартире на улице Ренуар не более месяца. Мы переезжали жить в Берлин. В октябре начались сборы. За два года жизни в Париже мы обросли вещами. Все это разбиралось, выбрасывалось, упаковывалось. Внизу у подъезда уже стояли два каретообразных темно-красных такси. Я в последний раз вышел на балкон. Было солнечное утро. Передо мной лежал золотистый осенний Париж. Пахло прошедшим ночью дождем. Париж начинал свой очередной трудовой день. Мы прощались с Парижем.
Алексей Николаевич уехал в Берлин раньше нас, налегке. Мы же должны были поселиться в маленьком курортном городке Бад Мюнстер ам Штейн вблизи Висбадена и ждать его вызова. Мы занимали в вагоне отдельное купе. В соседнем купе ехала семья Еристовых: князь Еристов с женой и четырехлетней дочерью Ириной. Они тоже ехали в Берлин с более или менее долгой промежуточной остановкой в Мюнстере.
Поезд приходил в Мюнстер ночью и стоял всего три минуты. Заблаговременно мы и Еристовы перетащили весь наш несметный багаж в тамбур вагона. Там были чемоданы и тюки с постельным бельем, швейная машинка, громадный ящик с моими каменными кубиками. Кто-то подарил их мне в Париже в день рождения. Это были прекрасные разноцветные кубики, но поднять ящик один человек не мог. Кроме того, мой велосипед и другие вещи ехали в багажном вагоне. Мама спросила Еристова:
— Как по-немецки швейная машина?
— Die Schweinemaschine (то есть «свинская машина»), — отвечал не задумываясь Еристов.
Когда поезд подошел к освещенной платформе, мама и Еристов махали руками из окна вагона, вызывая носильщиков. Один носильщик вскочил в вагон еще до полной остановки поезда. Быстро выгружались на платформу наши вещи. Носильщик, находящийся в вагоне, передавал их другому, находящемуся на платформе. Мама воскликнула:
