Практикант разжал руки, и Анн сполз на пол.
— Можно, конечно, положить его на место стула… — предложил практикант.
Стул испустил целую серию трескучих смешков.
— Оставьте стул в покое, — сказал Членоед. — Попробуйте только его обидеть. Я вас!..
— Хорошо, — согласился практикант. — Пусть остается.
— Решайте сами, дело ваше.
Профессор поправил халат и вышел из палаты мягкой кошачьей походкой. Он исчез в лабиринте вымытых до блеска больничных коридоров.
Оставшись в одиночестве, практикант медленно подошел к стулу и смерил его предельно злобным взглядом. От усталости у него все время слипались глаза. Вошла медсестра.
— Вы давали ему судно? — спросил практикант.
— Да, — сказала медсестра.
— И что?
— А то, что у него древесные глисты. Он один раз сам встал с кровати, иноходью пошел. Смотреть противно. Я так перепугалась!
— Я осмотрю его, — произнес практикант. — Дайте мне чистую простынку.
— Вот, пожалуйста, — сказала медсестра.
У него даже не хватило сил засунуть ей руку между ног, хотя она привычным движением и распахнула полы халата. Она обиженно протянула ему простыню и вышла, размахивая эмалированной посудиной. Практикант присел на край кровати, где лежал стул, и отдернул одеяло. Он старался не дышать, поскольку стул захрустел с еще большей силой.
8
Когда Членоед вернулся после обхода, практикант спал у постели Корнелия Постыдного, улегшись поперек Анна. Профессор тут же отметил про себя, что на соседней кровати творится что-то неладное, и сразу же понял, что все дело в стуле. Стул в стиле Людовика XV постарел эдак лет на двадцать: ножки его окоченели, он лежал холодный и неподвижный и уже в стиле Людовика XVI. Выпрямленные контуры его спинки свидетельствовали о тяжести предсмертной агонии. Профессор отметил синевато-беловатый оттенок его поверхности и, повернувшись, изо всех сил дал практиканту ногой по голове, однако тот даже не пошевельнулся. Он храпел. Профессор опустился рядом с ним на колени и начал его трясти:
— Вы что, спите?! Что вы наделали?
Практикант закопошился и приоткрыл волокнистый глаз.
— Что с вами? — настаивал Членоед.
— Укол себе сделал… — пробормотал практикант, — отрубина. Спать очень хотелось. — И, испустив замогильный храп, он снова закрыл глаза.
Членоед начал трясти его с еще большим остервенением:
— А со стулом что?
По лицу практиканта пополз замедленный смешок.
— Стрихнин…
— Мерзавец!.. — воскликнул Членоед. — Остается только поставить его на ноги и заспиртовать.
