— Щербаков!
— Я!
— Арабский!
— Понял (сажусь).
Надо сказать, никаких эмоций это у меня тогда не вызвало. Ну, арабский, так арабский, чего тут.
Помогла мне, конечно, Семидневная война 1967 г. Если бы Израиль не расправился так лихо со всеми армиями союзных Объединенных Арабских Государств, и если бы развивающееся военно-техническое сотрудничество этих государств с Советским Союзом, как ответ на позор 1967 г., не потребовало бы такого количества арабистов всех мастей и специальностей, то не быть бы мне арабистом.
Учил бы китайский, тем более что после острова Даманского отношения с китайцами скатились до нижней точки… А так, арабский — это в те времена был, так сказать, мейнстрим многих языковых вузов.
В него-то я и попал. Ни на английский, который я учил всю сознательную жизнь, ни на какой другой европейский язык, претендовать я не мог. Мешали социальное происхождение и биография отца с пленом и освобождением союзниками. А родственников во внешнеторговой или дипломатической сфере, в партийных или иных властных структурах у меня не было.
Распределение, которого могло не быть
Предварительно я знал, что меня планируют направить в группу советских военных специалистов в одной из арабских стран, что на Родине служить не придется, что вообще-то изначально и не планировалось.
В самом начале 5 курса, когда зашла речь о распределении после института, одним из наиболее возможных и предпочтительных вариантов была командировка за границу. Но по гражданской линии Министерства внешней торговли или Госкомитета по внешнеэкономическим связям такой перспективы не предвиделось. Не было у меня необходимых связей, блата, по-русски говоря.
Устройство же на работу в Москве в одно из внешнеторговых объединений не сулило ничего, кроме зарплаты в 150 рублей. Мне же уже тогда хотелось малость побольше. Так что предложение нашего преподавателя по арабскому военному переводу, Александра Викторовича Коровкина, послужить Отечеству на дальних его рубежах, то есть даже совсем за оными, было мной воспринято с энтузиазмом.
Первичная проверка где-то в недрах всесильного Ведомства показала, что меня допустить к конкурсу можно, и процесс оформления начался еще до Нового года. У меня было основание полагать, что Инстанция воспрепятствует моему отъезду, ибо за два года до этого на практику в Египет меня не выпустили. Знающие люди, а помогал мне проверить причину аж проректор МГИМО, рассказали под страшным секретом, что никакой возможности меня в капстрану отправить нет. Ибо запятнан я своей биографией. Вернее, не я даже, а батя мой, Щербаков Иван Васильевич, которому довелось быть освобожденным из четырехлетнего немецкого плена непосредственно в Германии аж американскими войсками, что не могло быть с восторгом воспринято органами.
