— Я теперь не князь, я кровавый бес, опричник!.. Я меч царев! — темнея зрачками, надвигался на нее Вяземский. — Я — проклятие, сошедшее с небес! Мне остановить себя — умереть!
— Ты в себе ли, Афанасий Иваныч?
— Думаешь, я помешался?… Мне нечем жить, не для чего жить мне, Елена, без тебя!
Она отшатнулась, попятилась вдоль забора. Обронив с головы ленту, провалилась спиною в чью-то незапертую калитку.
Захлопнула калитку и задвинула дубовый брус засова.
— Елена! — Вяземский обрушился на дверь. — Елена! Его опричники, набравшись храбрости, взяли Вяземского за плечи.
Один хотел поднять с земли ленту Елены.
— Не смей! — зверея от гнева, Вяземский поднял плеть. — Холоп!
Удар пришелся по лицу. Опричника шатнуло, он едва устоял на ногах. В беспамятстве князь еще и еще перекрестил его плетью.
Опричники подхватили избитого под руки, уводя от греха.
— Меня?… Меня-то за что?! — размазывая по роже кровь, выкрикивал холоп.
Подняв ленту, князь снова забарабанил в дверь.
— Елена! — в голосе его были и мольба, и ярость, — Отвори, Елена!
Из глубины сада послышался хриплый лай сторожевых псов.
— Прочь! Пошли прочь! — раздался голос — Собаками затравлю!
Охваченная ужасом, Елена едва держалась на ногах.
— Не откроешь? — страшно, почти срывая голос, прокричал Вяземский. — Не откроешь, Елена? Ну, так знай! Государь Иван Васильевич обещал сам посватать меня к тебе!.. Жди теперь, Елена, царских сватов! Завтра же, с утра жди!
Почти разорвав удилами губы коня, Вяземский рванул с места, безжалостно увеча стременем бока скакуна.
Перед Еленой, прислонившейся спиной к запертой на засов калитке, стоял боярин Морозов. Дородный, седоволосый, Дружина Андреевич смотрел на нее из-под нависших бровей.
— Как ты очутилась тут, у меня в саду, Елена Дмитриевна? — спросил он строго.
— Позор!.. Стыд!.. Господи, какой стыд! — губы Елены не слушались.
— Так это к тебе грозился князь Вяземский заслать царских сватов?
Елена стояла, вздрагивая, на губах ни кровинки.
— Никогда! Нет и нет!.. Нет!
— Он тебя приневолить хочет? — глаза Морозова потемнели. — Эк оно пакостливо! Пойдем в мой дом, дитятко, я тебя в обиду не дам!
Приобняв, он повел Елену через темнеющий сад.
— Эй, нечесаный! — поднявшись на стременах, закричал из-за забора опричник. — Припас на себя веревку?
— Больно зажился, старый сыч! — крикнул другой.
Но боярин не обратил внимания на их ругательства. Он откинул свою седую и очень длинную гриву волос — знак царевой опалы — и повел Елену к себе в терем.
