— Пусти! — опомнился наконец жених. — Отдай! Не трожь!.. А то осерчаю!
— От, пенек! — захохотала опричная братия. — Сам Матвей Хомяк с ним породниться желает, а он не рад.
Парень засучил рукава, плюнул в могучие кулаки и врезал одному так, что тот, отлетев к церковному крыльцу, хряснулся о ступени и затих.
Но тут ременная плеть со свинцовым грузилом, одним, ударом которой охотники просекают голову волку, сбила парня с ног.
— Люди добрые!.. Что же это? — вопила невеста. — О-ой, о-ой, о-о-оо-оой!!!
Чернобородый тащил ее в церковный сарай у погоста. Двое помогали ему.
Митька так и остался лежать возле церковного крыльца.
В полумраке сарая, по углам, грудилась, церковная утварь. К стенам были прислонены могильные кресты, заступы. У повозки, на клочьях сена, была распята невеста Митьки. Двое держали ее. Один — за руки. Другой — за ноги. Девка уже не визжала, а только тоненько скулила;
— Дяденьки, отпустите… Дяденьки! Чернобородый, скинув кафтан, склонился над ней и одним движением своей здоровенной лапы разодрал ей одежду от горла до подола. Обнажились крепкие груди, крутой живот и толстые ляжки девицы. Хомяк, торопливо развязав ширинку, повалился на нее. Девка вновь завизжала.
Хомяк закрыл ей ладонью рот и тут же отдернул руку.
— Кусается, стерьва! — заржал державший руки.
— Нужно уметь кошечку греть; чтобы она не царапалась! — хохотнул другой.
Хомяк сорвал со своей головы рысью шапку и заткнул ею рот девицы.
Князь Серебряный в окружении своих ратников стоял на краю леса. Скрытые кустами, все молча смотрели на село, раскинутое внизу. Это была Медведевка. Оттуда доносились истошные крики.
Там метались всадники в черных одеждах.
— Кто же это может быть? — спросил Серебряный.
— Разбойные люди, видать, — сказал Михеич. — Ишь, злодей, скотину хочет срубить! — кивнул он на всадника с саблей в руке, гнавшегося за коровой.
— С того краю лес близко подходит. Подъедем тайно и ударим.
— Их же вдвое против нас, князь! — сказал Михеич.
Серебряный ничего не ответил ему.
В Москве, в церкви, молилась Елена. В храме народу не было, только лики святых, освещенные лампадами, внимали тихому голосу.
— Услыши меня, мать Пресвятая Богородица! Услышь молитву мою!.. Спаси и помилуй раба божьего, воина Никиту! Спаси его от меча, от пули и от стрелы спаси.
Первая московская красавица, двадцатилетняя Елена Дмитриевна, молилась Божьей матери.
— Пресвятая Богородица! — шептала она. — Изнемогает душа моя, истомилось сердце в ожидании… Молю — не оставь меня, беззащитную. Сотвори так, чтобы скорее вернулся он — свет очей моих.
